Район станции Роденпойс.

В полночь получено приказание, и я предупредил вахмистра быть на¬готове, собрав всех людей эскадрона. Около 3-х часов утра была объявлена тревога, и эскадрон, быстро изготовившись, первым прибыл на сбор¬ный пункт полка. Я был доволен видом своих гусар. Подполковник Кокоша стал на улице и не¬естественно весело кричал: “Не бойся, не бойся, ребята, в бой пойдём!”. Мне его подбадривание таким голосом и в такой форме не понравилось.
Эскадрон был прекрасно построен и когда полк, не дождавшись драгунского дивизиона, дви¬нулся в поход, то песенники весело затянули сна¬чала “Объехав всю Европу, решительно скажу, что лучше русских девок нигде не нахожу”. Правда, “русских” заменили словом “рижских”. Потом за¬пели песню корнета барона де Боде “Где значок с эмблемой смерти гордо реет на штыках, там не страшны нам ни черти, ни германцы в шишаках”.
На улице уже знали о выступлении, было почти всё население Шрейнбуша, главным обра-зом, женская половина, которая, конечно, частью всплакнула.
Заря занималась, и уже было довольно светло. Сперва мы шли по Петроградскому шоссе, по которому тянулись обозы и вереницы пехотных солдат, а, не доходя до станции, верстах в 16 от Риги, повернули на восток на дорогу, которая шла через Аллаш на Нитау.
Здесь мы встретили какие-то пехотные части, вид которых не внушал доверия. Песчаная дорога тянулась среди лесов. Сперва на севере, потом на юге местность начала становиться болотистой. Около деревни Бунце, пройдя вёрст 25, мы сделали привал, когда было часов 11 дня. Обстановка нам рисовалась так: прямо на юге отсюда был Икскюль, у которого немцы уже переправились через Двину. Они продвинулись уже до р. Егель, но до какой, большой или малой, нам сказать не могли. Судя же по тому, что впереди, верстах в 4-х, должны были быть латыши, их стрелковый полк. У меня было хорошее настроение, как будто, хорошо подгото¬вившись, шёл на экзамен и собирался отличиться.
Как вообще перед боем было немного жутко, как при большой ставке, когда идёшь “по банку”. Но эскадрон своим видом радовал меня. Было отдано приказание покормить людей. С нами шёл обоз 1-го разряда, состоящий из патронных двуколок, кухонь и офицерских вещей. Погода была отличная, и было уже жарко.
Всё время с юга слышалась канонада. Мы как шли, так и остановились в растянутой по узкой дороге колонне: впереди уланский дивизион, потом наш гусарский в порядке номеров эскадронов. Оба наши дивизиона по сравнению с пехотой произво¬дили отличное впечатление. Как только был отдан приказ об отдыхе, я сейчас же поставил на всякий случай в лесу на юге полевой караул, а на севере послал разведку найти удобную тропу для выхода обоза, который и поставил у её начала.
После обеда пришёл приказ занять позицию вдоль дороги фронтом на юге, и на мой эскадрон выпал участок в 1,5 версты. Позиция – дрянь. Перед носом был лес, обстрел не более 75 шагов. Я даже не приказывал рыть окопы, чтобы не утомлять зря людей, считая, что если бы даже немцы подошли, то их встречать можно только штыками. Мой 4-й взвод был с утра взят в при¬крытие обоза, и у меня оставалось до 140 гусар.
Штаб полка был на стыке дивизионов, т.е. между 8-м уланским и 9-м гусарским эскадро¬нами, на востоке от меня верстах в двух. При штабе полка была и вся пулемётная команда. Штаб расположился как раз на полянке, через которую шла дорога у отдельного домика. По¬чему-то, как я узнал потом, пулемётная команда себе даже не выбрала позиции, часть пулемётов была на вьюках, часть в двуколках.
Около 2-х часов я обошёл свой участок. Гу¬сары сделали только окопчики для стрельбы лежа и занимали дорогу группами по отделе¬ниям. Решил связаться с находящимися, как об этом говорили, на юге латышами и послал вперёд в лес от каждого взвода 5 человек. От 1-го взвода старого унтер-офицера Свиридова, от 2-го взвода ефрейтора Чинчика, а от 3-го попросился сам корнет Ушаков. Было около 3-х часов, когда моя разведка донесла, что никаких латышей впереди нет, а дви¬гаются немецкие цепи. Почти одновременно с этим на левом фланге, в стороне штаба полка, раздался пулемётный огонь. Часть гусар 12-го эскадрона открыла беспорядочный огонь по лесу, огонь, который я едва мог остановить. Они чуть не перебили моих разведчиков. Корнету Ушакову пришлось по горло залезть в речку, чтобы спас¬тись от огня своих. К счастью, с корнетом Ушако¬вым, Чинчиком, с их людьми ничего не случи¬лось, хотя они также попали и под огонь немцев, но потерялся ефрейтор Свиридов со своими гуса¬рами целиком. Отличный был гусар Свиридов.
По словам многих офицеров, в районе штаба полка в это время произошло следующее: подпол¬ковник Кокоша сидел в хате у дороги и пил чай. Пулемётная команда распрягала двуколки и сняла часть вьюков. Лошади паслись. На южном краю по¬ляны у леса тоже был домик. Вдруг оттуда раздался пулемётный огонь. Подполковник Кокоша выско¬чил из хаты на дорогу и, как полоумный, закричал: “В атаку, ура!”. На восток он не пошёл, а сел на коня и помчался на север. Туда же двинулась часть обо¬зов, в которых он произвёл панику. Все подтвер¬ждали, что он кричал: “Спасайся, кто может”.
Обалделые обозные рубили постромки и бро¬сали повозки. Пулемётная команда почти в одну минуту лишилась 3/4 своих пулемётов, они разбежа¬лись с лошадьми. Левый фланг 9-го эскадрона и пра¬вый 8-го уланского не растерялись и пошли в насту¬пление на отдельный домик, легко, почти без боя дошли до него, обойдя лесом, и захватили пулемёт. Три немца были убиты. В последний момент был ранен один гусар, но уланы потеряли своего лихого командира эскадрона штабс-ротмистра Давыдова, молодого, красивого и симпатичного офицера.
Мой обоз с первыми выстрелами я направил на север, по направлению деревни Глашкуне, и мой обоз попал в кашу, устроенную подполковником Кокошей. Слава Богу, что мои гусары постромок не рубили, но услышав крик “спасайся” из уст коман¬дира полка, даже мой денщик, хотя уже и видав¬ший виды, так перепугался, что, обалдев, сбросил часть моего вьюка. Это была единственная имуще¬ственная потеря в эскадроне. С этих пор подпол¬ковник Кокоша исчез. Он ускакал в тыл.
Пока гусары и уланы брали пулемёт и вели перестрелку, у поляны стал подходить из Риги драгунский дивизион под командой ротмистра Нечаева. Против нас было ещё всё тихо, но видя рассыпавшихся вдоль дороги гусар, драгуны, по¬дойдя к участку моего эскадрона, вдруг стали из колонны рассыпаться в цепь и открыли огонь по лесу. Не видя ещё противника, я после возвраще¬ния моей разведки, выслал туда дозоры и был страшно перепуган этим огнём, он мог стоить жизни для моих гусар. Я стал свистеть, кричать, но ничего не помогло. Успокоив двух-трёх уда¬рами палки по шлемам, я выскочил вперёд и стал идти перед цепью по фронту и только этим пре¬кратил огонь. Один драгун всё же чуть не пере¬бил мне ноги, выстрелив почти в упор.
По этой же дороге, но западнее нашего распо¬ложения, стоял в резерве наш гусарский полк – александрийцы. Они, услышав стрельбу в лесу, решили, что немцы обходят 3-й эскадрон, сели на коней и в колонне бросились в атаку на против¬ника, ибо приняли драгун в касках за немцев [драгуны-каргопольцы из дивизиона ротмистра К. П. Нечаева носили каски модели “русский Ад¬риан”, широко распространённые среди войск Северного фронта. – Прим. А. Васильева]. Хо¬рошо, что ротмистр Глебов узнал меня, прекратил атаку и стал крыть сражающихся, так как и дра¬гуны приняли гусар за немецкую кавалерию.
Картинка была забавная. Стоял я, как сдаю¬щийся, с белым платком посреди дороги. Хорошо, что 3-4 драгуна пострадали от этой атаки. Теперь на нашем участке оказался драгунский дивизион, и ротмистр Нечаев, как старший, принял общее командование над драгунами и гусарами. В 7 часов он приказал нам отходить на север, хотя немцы на наш участок дороги и не вышли. Не знаю, куда ушёл мой обоз, и я считал его пропавшим.
За этот день гусары и уланы во время паники у штаба полка понесли до 70 человек убитыми и ранеными. В это число включается и партия Свиридова. Трофеи наши – пулемёт.
Дорога на север была ужасная – болота и ру¬чейки. 11-й эскадрон сильно отстал от драгун, так как я счёл необходимым помогать застряв¬шим повозкам переправиться через болото. Была полночь, когда мы вышли к железной дороге, где я сделал почти двухчасовой привал. Мы прошли всего 10 вёрст от поля битвы и устали страшно. Такой дороги я не видал с 1915 года.

Translation in Progress.

The English translation will be placed here when it is finished.