У высоты 17.4. Отдохнув после болотного по¬хода, эскадрон двинулся вдоль железной дороги и в 3 часа утра расположился на ночлег у деревне Глашкуне, соединившись с 12-м эскадроном пору¬чика Титова. Я спал прямо среди кочек на болоте и не заметил, как пошёл дождь. Проснулся, весь бок в воде, почти на 10 сантиметров глубиной.
Отдохнув четыре часа, мы вместе с 12-м эскадроном (поручика Ященко) пошли дальше на восток. Я как старший принял командование дивизионом, а 10-й эскадрон штабс-ротмистра Лейковского ушёл, неизвестно куда. Восточнее деревни Глашкуне оказался уланский дивизион.
Подполковник Демьянок, командир уланского дивизиона, объединил командование полком и по приказанию начальника дивизии мы заняли пози¬ции вдоль железной дороги фронтом на юг. Восточ¬нее были уланы, мой 11-й эскадрон расположился правее 8-го уланского, потом правее меня эскадрон конных улан. Позиция была мало удобная.
Задача – пропустить все поезда, уходящие из Риги, и не дать немцам выйти на полотно железной дороги, чтобы они не могли захватить эти поезда. Но для этого следовало выдвинуться вперёд, так как обстрел у нас был плох, от полотна до леса не более 70 шагов. Или же мы могли занять гребень к северу от железной дороги, откуда был хороший обстрел, что я лично и доложил находившемуся одно время недалеко от меня генералу Велико¬польскому. Но он вторично приказал окопаться на поляне. Думая уже чисто по-пехотному, я не мог понять этой настойчивости – ведь поезда будут нам мешать. А они тянулись бесконечной лентой. Я сидел на опушке леса в чужой солдатской ши¬нели и обдумывал, как бы лучше выполнить за¬дачу. Вдоль полотна тянулись вереницы пехотных солдат, уходящих из Риги. Часть их побросала оружие. Мои гусары подсмеивались над ними.
Я, прежде всего, решил выслать в лес разведку и дозор. Впереди на лесной дорожке была только застава от конных улан. В 9 часов мне донесли о движении немецкой цепи против моего правого фланга, которая потеснила уланскую заставу. В центр моего участка я выслал взвод с корнетом Ушаковым, приказав поддержать улан ударом во фронт немецкой цепи. Корнет Ушаков блестяще выполнил задачу. Встретил немцев. Гусары без вы¬стрелов бросились в штыки, и противник бежал, потеряв три пулемёта, ставших добычей молодцов. Правда, гусары говорили, что у немцев были не сол¬даты, а мальчишки, но я был страшно рад успеху моих учеников, припомнив им о былых занятиях. Дух эскадрона стал бесподобен. Ещё до атаки, когда послышалась немецкая стрельба, и запели пули, а с поездов кричали: “Не выдавайте”, мои гусары отвечали: “Не выдадим” и не выдали.
С поезда Пуришкевича нам сбросили не¬сколько ящиков консервов, которые мои ребята немедленно и поделили между собой, не забыв и своего командира. Я был голоден и как боль¬шинство гусар съел свою банку сразу.
Среди поездов прошла и моя знакомая 3-я летучка. Весь персонал её бежал, боясь обстрела, только одна сестра милосердия Тося, гимнази¬сточка лет 18-ти, осталась на 1000 раненых. Эта девочка, над которой я любил подшучивать, ока¬залась героиней. Я её снял моим аппаратом.
Проходящей пехоте гусары стали кричать: “То¬варищи, помогите нам, здесь немцы подходят и хотят прорваться”. Но “товарищи” шли мимо тысячами и будто бы не слыхали этих слов. Всё же человек 30 присоединилось к 11-му эскадрону. Гусары, да и я по их примеру, стали говорить про пехоту – это не товарищи, а барахло. Может быть, эта ругань и дала нам пополнение. Любит её русский человек.
Усилив свой эскадрон, я решил его, как более надёжный, выдвинуть в лес, хотя это было и про¬тив приказа начальника дивизии. Но мне было удобнее задерживать немцев в лесу, чем давать им выйти на опушку в 50 шагах от полотна. Вскоре уланы ушли, и у меня вместо них на фланге оказались конные гусары.
Около 4-х часов началась сильная стрельба на моём правом фланге, которая всё время продвига¬лась на север, т.е. в тыл. Немецкая батарея била по переезду у будки, но, очевидно, стрельба велась по карте, и были перелёты. Только один снаряд попал в полотно железной дороги и разбил путь. К счастью, он был двойной и поезда сейчас же стали переводить на левый уцелевший. Конная застава отошла.
Не видя непосредственно перед собой про¬тивника, я к 5 часам отодвинул свой эскадрон назад. Только мой правый фланг вёл оживлённую перестрелку. У улан было совсем тихо. Очевидно, немцы выходили на мой фланг, за которым должна быть пехота, но её давно там уже не было. В тылу по Петроградскому шоссе шла уже стрельба. Оче¬видно, там двигались немцы со стороны Риги. Поезда прошли. Их лента вёрст на 15 длиною скрылась за поворотом, и к нам подходил, пыхтя, броневик. Он отступал последним.
Вдоль полотна железной дороги пролетел с востока, спустившись шагов на 75 от земли гер¬манский аэроплан. Положение глупое и жуткое. Он стрелял сверху из пулемёта, и я не знал, куда скрыться от его выстрелов. Схватил я винтовку и сделал по нему три выстрела, причём один, когда он был против меня. Мне казалось, что я слыхал щёлк пули о его кабинку.
Судя по выстрелам и нерешительности нем¬цев, их было не так много. Будь у нас теперь ста¬рая армия, им бы несдобровать. Когда скрылся броневик, то со стороны улан по цепочке стали передавать приказание начальника дивизии, что можно отходить на восток. Это было понятно, ибо путь на север был, вероятно, уже отрезан. Но эта передача совпала с продвижением нем¬цев до полотна железной дороги на правом фланге моего участка, обнажённого пехотой. Она поста¬вила пулемёт на полотно железной дороги и, ве¬роятно, открыла огонь в тот момент, когда прика¬зание по цепочке дошло до 12-го эскадрона.
Но молодёжь не выдержала. Приказание отхо¬дить было принято за разрешение убегать. Сперва уланы, а потом и гусары при первом выстреле из пулемёта бросились бежать кучами на восток. Цель для пулемёта прекрасная – уходящая в гору кишка. Я кричал до потери голоса “рассыпайся в цепь”. Но мой голос был голосом вопиющего в пустыне. Всё на востоке мчалось, и вскоре я за¬метил, что остался один в компании моего орди¬нарца, одного взводного и корнета Боде.
Тогда мы тоже побежали. Ноги путались в длинных шинелях, хотя и не круто, но надо было бежать в гору. Одно время пулемёт резал траву совсем близко от меня. Мы двигались справа на¬лево. Глупая мысль пришла мне в голову – не на¬гибаться, так как пуля пройдёт вдоль туловища, но лучше прыгать. Я прыгал, как козёл, и видел следы пуль слева. Значит, прошла полоса. Потом в шинели я насчитал 8 дыр, все в полах.
Я бежал, а кругом неслись стоны раненых. Одного я перевязал. Потом меня остановил голос улана унтер-офицера: “Господин ротмистр, выру¬чите, не бросайте”. И вот мы по очереди двое тащили его. Он тихо стонал. Наконец, мы дота¬щили его до гребня, что западнее станции Хинценберг. На гребне лежала цепь нашего гусар¬ского полка. Мне сказали, что стрелковый полк давно прошёл на восток. Мы были последней кучкой. Я передал нашу ношу врачу. Улан, оказа¬лось, получил 18 ран. Вся моя шинель была в его крови. Как потом я узнал, он три дня был живым, и врач не терял надежды на его поправку.
У меня кроме дырок в шинели был вогнут пулей шлем. Вероятно, был косой удар, а то бы пуля его пробила. Гусары должны были при¬крыть отход стрелков и были рады видеть по¬следнюю группу. Мы пошли дальше.
У станции Хинценберг стоял брошенный со¬став. Паровоз был подбит. Тяжёлая артиллерия с юга обстреливала станционный район, но поздно, все остальные поезда уже ушли. В разби¬том поезде было целое богатство: хлеб, масло, сапоги, компасы и т.д.
Я взял хлеба целый каравай. Разрывы тяжёлых снарядов были очень красивы. Огонь был редкий, и я решил идти через станцию. Мои спутники пошли в обход. Я шёл нормальным шагом, и Бог меня спас, если бы побежал, то как раз успел бы подставить свою голову под снаряд. Идти по шпа¬лам было утомительно, и я свернул на поле и пошёл по тропинке рожью. Вдруг шагах в пяти: “Стой, стрелять буду”. Оказалось, что во ржи залегла цепь ударников, и я перепугал кого-то своим появле¬нием. На сей раз я не был зол на своих за бегство, и чувство, что уцелел после боя, всегда веселит. Я даже пошутил с офицером-ударником на эту тему. Вышел я на шоссе и встретил поручика Ти¬това с двумя гусарами. Мы решили, что лучше всего идти прямо в Зегевольд, куда мы и при¬были в 8 часов вечера. Здесь уже собрались люди гусарского и уланского дивизионов, и был под¬полковник Демьянок. Он опять старший, принял команду, и в 2 часа мы двинулись дальше на восток, а драгун так и не было.

Translation in Progress.

The English translation will be placed here when it is finished.