Перешли к югу. Нас, очевидно, держат в тылу на всякий слуяай, так как идет сильный бой на линии Лович-Пловно-Стрыков. Неприятна неизвестность. Вот бы пойти в прорыв, сделанный пехотой.
We moved to the south. We are being kept in the rear just in case, since fighting is in full swing on the Lovno- Łowicz – Stryków front line. Uncertainty is troubling. How great it would have been to take part in the breakthrough carried out by the infantry.
Сидим на старой квартире. Вдруг в 7 часов вечера началась адская стрельба по всему фронту. Куда не глянешь, видны разрывы шрапнелей и орудийные отблески. Гул стоял сплошной. Иногда стрельба стихала, и гремело «ура!» Бедная пехота, достанется ей. В нашей халупе дрожат стекла. Наверное, и нас потревожат. А пока корнет Янушкевич завел грамофон и «Почему я безумно люблю» наводит мысли на совсем мирные воспоминания. Начал писать письма.
Вдруг тревога. Пошли всем полком по направлению к позиции, но пройдя 4 версты, были отозваны обратно.
Staying in the same old place. Suddenly hellish fire started at 7pm along the whole front line. Wherever you look, shrapnel is exploding and guns are shimmering. Everywhere there is a dull hum. Sometimes the gunshots would calm down, and then you’d hear the boom of a loud “hoorah!” The poor infantry, they’re going to get hit hard. The glass is rattling in our hut. We will probably get hit too. But for now, Cornet Yanushkevich put “Why am I So Madly in Love?” on the gramophone, a song that brings back such peaceful memories. I started writing letters.
Alert all of a sudden. The whole regiment started moving towards the set position, but after walking four versts, we were called back.
Все на старом месте. Даже скучно стало. Играем в преферанс. Я выиграл. Скверно, что с желудком моим не все в порядке. Доктор посылает меня в обоз, а мне стыдно.
Still in the same old place. It’s starting to get boring. We are playing “Preference.” I won. It’s awful that I am having trouble with my stomach. The doctor is sending me to join the transport convoy, and I feel ashamed of that.
Утром двинулись на Бржезин. Жители очень любезны, выставили на дороге самовары и поят проходящих солдат чаем.
Говорят, что 22 ноября мы отдали Лодзь. Атаки немцев на линии Лович-Пловно-Стрыков отбиты со страшными потерями у противника. Вечером приехал ротмистр Доможиров.
Переписывая дневник, вспомнил один случай, но не помню, когда он был – в октябре или ноябре. Как-то раз дозорные донесли, что бригада немецких улан готовится к атаке. Полк наш был в полном составе. Командир дал сигнал к атаке на кавалерию. Как сейчас, представляю веселые лица гусар. Они расплылись в такие широкие улыбки, что я даже смеялся. Между эскадронами ездил ротмистр барон Торнау. Хотя ему было 80 лет, но все звали его Женя. Женя воодушевился и воодушевлял и без того рвущихся в бой гусар. Но, увы, немцы не приняли атаки и ушли. Так было обидно. Я был твердо уверен, что мы бы разметали уланскую бригаду. Потом часа 2 я ругался и не мог успокоиться.
In the morning we moved to Brzeziny. The villagers are very nice, putting samovars out along the road and treating passing soldiers to tea.
There’s a rumour that we retreated from Lodz on November 22. We held back the German attacks on the Lovno- Łowicz – Stryków front line and the enemy suffered terrible losses. In the evening, captain Domozhirov arrived.
As I was rewriting my diary I recalled an incident, but I do not exactly remember when it happened – in October or November. There was this one time when the scouts reported that a brigade of German Ulans was preparing to attack us. Our regiment was in full force. The commander gave the signal to attack the cavalry. I can still see the happy faces of the hussars. They all had such broad smiles on their faces, that I couldn’t help but laugh. Captain Baron Tornau was riding in between the squadrons. Despite the fact that he was 80, everybody called him Zhenya. Zhenya was inspired and was inspiring the hussars, who were already eager to go into battle. But, sadly, the Germans avoided the attack and left. It was so upsetting. I was so sure that we would destroy the Ulan brigade. For two hours afterwards I stayed angry and couldn’t calm down.
У меня были такие боли в желудке, что полковой врач дал записку и просил командира полка отправить меня в Варшаву.
Сначала я ехал верхом. По дороге встретил знакомых сибиряков. Надо мной часто кружились немецкие аэропланы, а наших аэропланов было мало. До Скерневиц доехал только к 5 часам вечера и, проехав через Царский парк, попал на вокзал. Поезд должен был отойти через минуту, и я вскочил в единственный вагон 2-ого класса, наполненный раненными нижними чинами и занял место в купе, где сидело несколько офицеров и 2 молодых человека, которые оказались нашими шпионами и только что вернулись из немецкого тыла. Это были 2 поляка, которые по их словам больше из спорта, чем из-за денег добывали важные сведения.
До Варшавы нас поезд не довез. Около 11 часов вечера мы остановились в 5 верстах от Варшавы, я сперва пошел пешком, а потом поехал на маневрирующем поезде. По дороге мы встретили поезда с запасными маршевыми ротами. Солдаты были хорошо снаряжены и призводили отличное впечатление.
В Варшаве явился к коменданту и с трудом получил место в гостинице «Люксембург», так как «Бристоль» был переполнен. После грязных деревень было так отрадно проезжать по чистым улицам.
I was having such pains in my stomach that the regiment doctor gave me a note and asked the regiment commander to send me to Warsaw.
I started off on horseback. On the way I ran into some Siberian friends. German airplanes were often soaring above me, while I saw only a few of our planes. It was 5 pm when I got to Skierniewice, and after passing through the Tsar Park, I arrived at the railway station. The train was due to leave in a minute, so I jumped into the only 2nd class car full of wounded lower rank soldiers and took my seat in the compartment with several officers and two young men. As it turned out, they were our spies who had just returned from the German rear. They were Polish men who, in their own words, were mining important information for sport, rather than for money.
The train never took us to Warsaw. Close to 11pm we stopped 5 versts away from Warsaw. At first I walked and then I boarded a switch train. On the way we crossed paths with trains carrying reserve marching platoons. The soldiers were well equipped and produced a great impression.
In Warsaw I reported to the commandant and with much difficulty got a room in the hotel “Luxembourg,” because the “Bristol” was overcrowded. After all the dirty villages I had been in, it was a pleasure to ride along clean streets.
Варшава.
Сегодня, как и вчера, дивная погода. После холодных ветров это как весна. В госпитале мне предложили полечиться с неделю, а я как раз сегодня чувствую себя хорошо. Значит надо ехать в полк. Остаться очень заманчиво. Можно было бы выписать жену, от которой получил сегодня письмо и телеграмму, но я все время так стыдился болезни, что теперь чувствуя себя хорошо, ни за что не останусь. Сделал покупки и погулял по городу.
Варшавянки очень изящны – от паненок до простой прислуги. С трудом пополнил мой запас коньяка, который я всегда давал раненым на поле сражения. В табачном магазине достал бутылку с одной звездочкой за 10 рублей.
В Варшаве много чисто одетых офицеров. В грязной, мной же самим заплатанной шинели я чувствовал себя неловко, но потом поборол ложный стыд. Ведь я же с фронта.
Warsaw.
Like yesterday, the weather is beautiful today. After the cold winds it feels like spring. In the hospital I was offered to undergo a weeklong course of treatment, but I actually feel well today. It means I should go back to the regiment. It is really tempting to stay. I could summon my wife, from whom I had just received a letter and a telegram, but I have always been so ashamed of my illness and definitely won’t stay here, now that I am feeling well. I went shopping and walked around the city.
The women of Warsaw are very graceful – from ladies to simple servant women. It took some effort to replenish my supply of cognac, which I had always offered to the wounded on the battlefield. In the tobacco shop I got a bottle with one star for ten rubles.
In Warsaw there are many cleanly dressed officers. I felt uneasy in my dirty uniform overcoat that I sewed and patched myself, but soon I overcame this false feeling of shame. After all, I have just come from the front.
Закончил покупки. Сел в один из отходящих на фронт поездов.
Finished shopping. Got onto one of the trains leaving for the frontline.
В 4 часа утра поезд подошел к станции Радзивилов, в 9 верстах от Скерневицы, но туда мы попали только в 12 часов дня. Я бы пешком дошел в 3 раза скорее. Встретил знакомого сапера поручика Вардеса, товарища по кадетскому корпусу. Нашел вестового с конем и с попутным обозом попал в деревню Вильковице. Остановился отдохнуть в хорошем барском доме. От гусарского фицера узнал, что наша дивизия ушла под Петроков. Мой желудок опять разболелся.
At 4am the train arrived at the Radziwills station, nine versts from Skierniewice, but we only actually arrived at 12 noon. I could have walked there three times faster. I ran into a field engineer, Lieutenant Vardes, a friend from the cadet corps. I found an orderly with a horse and reached the village of Wilkowice with a convoy going my way. I took a break at a nice manor-house. From a hussar officer I learned that our division had left for Petrokov. My stomach started hurting again.
Переночевал в приятной компании и было бы все хорошо, если бы ни боли в животе, которые часто невыносимы.
Видел бронированный автомобиль. Был случай, когда один броневик пошел вечером в сторону немцев с полными огнями. Идущая навстречу немецкая кавалерийская колонна приняла его за свой и расступилась, чтобы дать дорогу, а броневик, пройдя до середины колоны, остановился и открыл огонь из всех пулеметов.
I spent the night in pleasant company and everything would’ve been great if not for the pains in my stomach that often become unbearable.
I saw an armored automobile. One time, there was an armored vehicle that started moving in the direction of the Germans with all its lights on. A German cavalry convoy, coming from the opposite direction, took it for its own armored vehicle and made space for it to pass through. The armored vehicle reached the middle of the convoy, stopped, and opened fired with all its machine guns.
Поехал дальше уже на телеге, так как верхом было сидеть невозможно, и я лежал на сене. Заночевал в 6 верстах от Петрокова.
I continued my way in a cart, because I could no longer sit on horseback, and lay in the hay. I spent the night six versts away from Petrokov.