Vladimir Petrushevsky

Вчера была канонада, а сегодня на Рижском фронте немцы перешли в наступление. За день было четыре атаки. Кажется, все отбиты. Дально¬бойные орудия обстреливают Ригу, и пострадала Александровская улица.

Translation in Progress.

The English translation will be placed here when it is finished.

Идут бои. Говорят, что у Икскюля немцы пе¬реправились через Двину. По Петроградскому шоссе на восток движется масса обозов и пехота. Неужели мы сдадим Ригу? Около 12 часов ночи пришёл приказ быть готовыми к выступлению.
Теперь моя запись будет сделана на основа¬нии журнала военных действий и моего днев¬ника вместе.

Translation in Progress.

The English translation will be placed here when it is finished.

Район станции Роденпойс.

В полночь получено приказание, и я предупредил вахмистра быть на¬готове, собрав всех людей эскадрона. Около 3-х часов утра была объявлена тревога, и эскадрон, быстро изготовившись, первым прибыл на сбор¬ный пункт полка. Я был доволен видом своих гусар. Подполковник Кокоша стал на улице и не¬естественно весело кричал: “Не бойся, не бойся, ребята, в бой пойдём!”. Мне его подбадривание таким голосом и в такой форме не понравилось.
Эскадрон был прекрасно построен и когда полк, не дождавшись драгунского дивизиона, дви¬нулся в поход, то песенники весело затянули сна¬чала “Объехав всю Европу, решительно скажу, что лучше русских девок нигде не нахожу”. Правда, “русских” заменили словом “рижских”. Потом за¬пели песню корнета барона де Боде “Где значок с эмблемой смерти гордо реет на штыках, там не страшны нам ни черти, ни германцы в шишаках”.
На улице уже знали о выступлении, было почти всё население Шрейнбуша, главным обра-зом, женская половина, которая, конечно, частью всплакнула.
Заря занималась, и уже было довольно светло. Сперва мы шли по Петроградскому шоссе, по которому тянулись обозы и вереницы пехотных солдат, а, не доходя до станции, верстах в 16 от Риги, повернули на восток на дорогу, которая шла через Аллаш на Нитау.
Здесь мы встретили какие-то пехотные части, вид которых не внушал доверия. Песчаная дорога тянулась среди лесов. Сперва на севере, потом на юге местность начала становиться болотистой. Около деревни Бунце, пройдя вёрст 25, мы сделали привал, когда было часов 11 дня. Обстановка нам рисовалась так: прямо на юге отсюда был Икскюль, у которого немцы уже переправились через Двину. Они продвинулись уже до р. Егель, но до какой, большой или малой, нам сказать не могли. Судя же по тому, что впереди, верстах в 4-х, должны были быть латыши, их стрелковый полк. У меня было хорошее настроение, как будто, хорошо подгото¬вившись, шёл на экзамен и собирался отличиться.
Как вообще перед боем было немного жутко, как при большой ставке, когда идёшь “по банку”. Но эскадрон своим видом радовал меня. Было отдано приказание покормить людей. С нами шёл обоз 1-го разряда, состоящий из патронных двуколок, кухонь и офицерских вещей. Погода была отличная, и было уже жарко.
Всё время с юга слышалась канонада. Мы как шли, так и остановились в растянутой по узкой дороге колонне: впереди уланский дивизион, потом наш гусарский в порядке номеров эскадронов. Оба наши дивизиона по сравнению с пехотой произво¬дили отличное впечатление. Как только был отдан приказ об отдыхе, я сейчас же поставил на всякий случай в лесу на юге полевой караул, а на севере послал разведку найти удобную тропу для выхода обоза, который и поставил у её начала.
После обеда пришёл приказ занять позицию вдоль дороги фронтом на юге, и на мой эскадрон выпал участок в 1,5 версты. Позиция – дрянь. Перед носом был лес, обстрел не более 75 шагов. Я даже не приказывал рыть окопы, чтобы не утомлять зря людей, считая, что если бы даже немцы подошли, то их встречать можно только штыками. Мой 4-й взвод был с утра взят в при¬крытие обоза, и у меня оставалось до 140 гусар.
Штаб полка был на стыке дивизионов, т.е. между 8-м уланским и 9-м гусарским эскадро¬нами, на востоке от меня верстах в двух. При штабе полка была и вся пулемётная команда. Штаб расположился как раз на полянке, через которую шла дорога у отдельного домика. По¬чему-то, как я узнал потом, пулемётная команда себе даже не выбрала позиции, часть пулемётов была на вьюках, часть в двуколках.
Около 2-х часов я обошёл свой участок. Гу¬сары сделали только окопчики для стрельбы лежа и занимали дорогу группами по отделе¬ниям. Решил связаться с находящимися, как об этом говорили, на юге латышами и послал вперёд в лес от каждого взвода 5 человек. От 1-го взвода старого унтер-офицера Свиридова, от 2-го взвода ефрейтора Чинчика, а от 3-го попросился сам корнет Ушаков. Было около 3-х часов, когда моя разведка донесла, что никаких латышей впереди нет, а дви¬гаются немецкие цепи. Почти одновременно с этим на левом фланге, в стороне штаба полка, раздался пулемётный огонь. Часть гусар 12-го эскадрона открыла беспорядочный огонь по лесу, огонь, который я едва мог остановить. Они чуть не перебили моих разведчиков. Корнету Ушакову пришлось по горло залезть в речку, чтобы спас¬тись от огня своих. К счастью, с корнетом Ушако¬вым, Чинчиком, с их людьми ничего не случи¬лось, хотя они также попали и под огонь немцев, но потерялся ефрейтор Свиридов со своими гуса¬рами целиком. Отличный был гусар Свиридов.
По словам многих офицеров, в районе штаба полка в это время произошло следующее: подпол¬ковник Кокоша сидел в хате у дороги и пил чай. Пулемётная команда распрягала двуколки и сняла часть вьюков. Лошади паслись. На южном краю по¬ляны у леса тоже был домик. Вдруг оттуда раздался пулемётный огонь. Подполковник Кокоша выско¬чил из хаты на дорогу и, как полоумный, закричал: “В атаку, ура!”. На восток он не пошёл, а сел на коня и помчался на север. Туда же двинулась часть обо¬зов, в которых он произвёл панику. Все подтвер¬ждали, что он кричал: “Спасайся, кто может”.
Обалделые обозные рубили постромки и бро¬сали повозки. Пулемётная команда почти в одну минуту лишилась 3/4 своих пулемётов, они разбежа¬лись с лошадьми. Левый фланг 9-го эскадрона и пра¬вый 8-го уланского не растерялись и пошли в насту¬пление на отдельный домик, легко, почти без боя дошли до него, обойдя лесом, и захватили пулемёт. Три немца были убиты. В последний момент был ранен один гусар, но уланы потеряли своего лихого командира эскадрона штабс-ротмистра Давыдова, молодого, красивого и симпатичного офицера.
Мой обоз с первыми выстрелами я направил на север, по направлению деревни Глашкуне, и мой обоз попал в кашу, устроенную подполковником Кокошей. Слава Богу, что мои гусары постромок не рубили, но услышав крик “спасайся” из уст коман¬дира полка, даже мой денщик, хотя уже и видав¬ший виды, так перепугался, что, обалдев, сбросил часть моего вьюка. Это была единственная имуще¬ственная потеря в эскадроне. С этих пор подпол¬ковник Кокоша исчез. Он ускакал в тыл.
Пока гусары и уланы брали пулемёт и вели перестрелку, у поляны стал подходить из Риги драгунский дивизион под командой ротмистра Нечаева. Против нас было ещё всё тихо, но видя рассыпавшихся вдоль дороги гусар, драгуны, по¬дойдя к участку моего эскадрона, вдруг стали из колонны рассыпаться в цепь и открыли огонь по лесу. Не видя ещё противника, я после возвраще¬ния моей разведки, выслал туда дозоры и был страшно перепуган этим огнём, он мог стоить жизни для моих гусар. Я стал свистеть, кричать, но ничего не помогло. Успокоив двух-трёх уда¬рами палки по шлемам, я выскочил вперёд и стал идти перед цепью по фронту и только этим пре¬кратил огонь. Один драгун всё же чуть не пере¬бил мне ноги, выстрелив почти в упор.
По этой же дороге, но западнее нашего распо¬ложения, стоял в резерве наш гусарский полк – александрийцы. Они, услышав стрельбу в лесу, решили, что немцы обходят 3-й эскадрон, сели на коней и в колонне бросились в атаку на против¬ника, ибо приняли драгун в касках за немцев [драгуны-каргопольцы из дивизиона ротмистра К. П. Нечаева носили каски модели “русский Ад¬риан”, широко распространённые среди войск Северного фронта. – Прим. А. Васильева]. Хо¬рошо, что ротмистр Глебов узнал меня, прекратил атаку и стал крыть сражающихся, так как и дра¬гуны приняли гусар за немецкую кавалерию.
Картинка была забавная. Стоял я, как сдаю¬щийся, с белым платком посреди дороги. Хорошо, что 3-4 драгуна пострадали от этой атаки. Теперь на нашем участке оказался драгунский дивизион, и ротмистр Нечаев, как старший, принял общее командование над драгунами и гусарами. В 7 часов он приказал нам отходить на север, хотя немцы на наш участок дороги и не вышли. Не знаю, куда ушёл мой обоз, и я считал его пропавшим.
За этот день гусары и уланы во время паники у штаба полка понесли до 70 человек убитыми и ранеными. В это число включается и партия Свиридова. Трофеи наши – пулемёт.
Дорога на север была ужасная – болота и ру¬чейки. 11-й эскадрон сильно отстал от драгун, так как я счёл необходимым помогать застряв¬шим повозкам переправиться через болото. Была полночь, когда мы вышли к железной дороге, где я сделал почти двухчасовой привал. Мы прошли всего 10 вёрст от поля битвы и устали страшно. Такой дороги я не видал с 1915 года.

Translation in Progress.

The English translation will be placed here when it is finished.

У высоты 17.4. Отдохнув после болотного по¬хода, эскадрон двинулся вдоль железной дороги и в 3 часа утра расположился на ночлег у деревне Глашкуне, соединившись с 12-м эскадроном пору¬чика Титова. Я спал прямо среди кочек на болоте и не заметил, как пошёл дождь. Проснулся, весь бок в воде, почти на 10 сантиметров глубиной.
Отдохнув четыре часа, мы вместе с 12-м эскадроном (поручика Ященко) пошли дальше на восток. Я как старший принял командование дивизионом, а 10-й эскадрон штабс-ротмистра Лейковского ушёл, неизвестно куда. Восточнее деревни Глашкуне оказался уланский дивизион.
Подполковник Демьянок, командир уланского дивизиона, объединил командование полком и по приказанию начальника дивизии мы заняли пози¬ции вдоль железной дороги фронтом на юг. Восточ¬нее были уланы, мой 11-й эскадрон расположился правее 8-го уланского, потом правее меня эскадрон конных улан. Позиция была мало удобная.
Задача – пропустить все поезда, уходящие из Риги, и не дать немцам выйти на полотно железной дороги, чтобы они не могли захватить эти поезда. Но для этого следовало выдвинуться вперёд, так как обстрел у нас был плох, от полотна до леса не более 70 шагов. Или же мы могли занять гребень к северу от железной дороги, откуда был хороший обстрел, что я лично и доложил находившемуся одно время недалеко от меня генералу Велико¬польскому. Но он вторично приказал окопаться на поляне. Думая уже чисто по-пехотному, я не мог понять этой настойчивости – ведь поезда будут нам мешать. А они тянулись бесконечной лентой. Я сидел на опушке леса в чужой солдатской ши¬нели и обдумывал, как бы лучше выполнить за¬дачу. Вдоль полотна тянулись вереницы пехотных солдат, уходящих из Риги. Часть их побросала оружие. Мои гусары подсмеивались над ними.
Я, прежде всего, решил выслать в лес разведку и дозор. Впереди на лесной дорожке была только застава от конных улан. В 9 часов мне донесли о движении немецкой цепи против моего правого фланга, которая потеснила уланскую заставу. В центр моего участка я выслал взвод с корнетом Ушаковым, приказав поддержать улан ударом во фронт немецкой цепи. Корнет Ушаков блестяще выполнил задачу. Встретил немцев. Гусары без вы¬стрелов бросились в штыки, и противник бежал, потеряв три пулемёта, ставших добычей молодцов. Правда, гусары говорили, что у немцев были не сол¬даты, а мальчишки, но я был страшно рад успеху моих учеников, припомнив им о былых занятиях. Дух эскадрона стал бесподобен. Ещё до атаки, когда послышалась немецкая стрельба, и запели пули, а с поездов кричали: “Не выдавайте”, мои гусары отвечали: “Не выдадим” и не выдали.
С поезда Пуришкевича нам сбросили не¬сколько ящиков консервов, которые мои ребята немедленно и поделили между собой, не забыв и своего командира. Я был голоден и как боль¬шинство гусар съел свою банку сразу.
Среди поездов прошла и моя знакомая 3-я летучка. Весь персонал её бежал, боясь обстрела, только одна сестра милосердия Тося, гимнази¬сточка лет 18-ти, осталась на 1000 раненых. Эта девочка, над которой я любил подшучивать, ока¬залась героиней. Я её снял моим аппаратом.
Проходящей пехоте гусары стали кричать: “То¬варищи, помогите нам, здесь немцы подходят и хотят прорваться”. Но “товарищи” шли мимо тысячами и будто бы не слыхали этих слов. Всё же человек 30 присоединилось к 11-му эскадрону. Гусары, да и я по их примеру, стали говорить про пехоту – это не товарищи, а барахло. Может быть, эта ругань и дала нам пополнение. Любит её русский человек.
Усилив свой эскадрон, я решил его, как более надёжный, выдвинуть в лес, хотя это было и про¬тив приказа начальника дивизии. Но мне было удобнее задерживать немцев в лесу, чем давать им выйти на опушку в 50 шагах от полотна. Вскоре уланы ушли, и у меня вместо них на фланге оказались конные гусары.
Около 4-х часов началась сильная стрельба на моём правом фланге, которая всё время продвига¬лась на север, т.е. в тыл. Немецкая батарея била по переезду у будки, но, очевидно, стрельба велась по карте, и были перелёты. Только один снаряд попал в полотно железной дороги и разбил путь. К счастью, он был двойной и поезда сейчас же стали переводить на левый уцелевший. Конная застава отошла.
Не видя непосредственно перед собой про¬тивника, я к 5 часам отодвинул свой эскадрон назад. Только мой правый фланг вёл оживлённую перестрелку. У улан было совсем тихо. Очевидно, немцы выходили на мой фланг, за которым должна быть пехота, но её давно там уже не было. В тылу по Петроградскому шоссе шла уже стрельба. Оче¬видно, там двигались немцы со стороны Риги. Поезда прошли. Их лента вёрст на 15 длиною скрылась за поворотом, и к нам подходил, пыхтя, броневик. Он отступал последним.
Вдоль полотна железной дороги пролетел с востока, спустившись шагов на 75 от земли гер¬манский аэроплан. Положение глупое и жуткое. Он стрелял сверху из пулемёта, и я не знал, куда скрыться от его выстрелов. Схватил я винтовку и сделал по нему три выстрела, причём один, когда он был против меня. Мне казалось, что я слыхал щёлк пули о его кабинку.
Судя по выстрелам и нерешительности нем¬цев, их было не так много. Будь у нас теперь ста¬рая армия, им бы несдобровать. Когда скрылся броневик, то со стороны улан по цепочке стали передавать приказание начальника дивизии, что можно отходить на восток. Это было понятно, ибо путь на север был, вероятно, уже отрезан. Но эта передача совпала с продвижением нем¬цев до полотна железной дороги на правом фланге моего участка, обнажённого пехотой. Она поста¬вила пулемёт на полотно железной дороги и, ве¬роятно, открыла огонь в тот момент, когда прика¬зание по цепочке дошло до 12-го эскадрона.
Но молодёжь не выдержала. Приказание отхо¬дить было принято за разрешение убегать. Сперва уланы, а потом и гусары при первом выстреле из пулемёта бросились бежать кучами на восток. Цель для пулемёта прекрасная – уходящая в гору кишка. Я кричал до потери голоса “рассыпайся в цепь”. Но мой голос был голосом вопиющего в пустыне. Всё на востоке мчалось, и вскоре я за¬метил, что остался один в компании моего орди¬нарца, одного взводного и корнета Боде.
Тогда мы тоже побежали. Ноги путались в длинных шинелях, хотя и не круто, но надо было бежать в гору. Одно время пулемёт резал траву совсем близко от меня. Мы двигались справа на¬лево. Глупая мысль пришла мне в голову – не на¬гибаться, так как пуля пройдёт вдоль туловища, но лучше прыгать. Я прыгал, как козёл, и видел следы пуль слева. Значит, прошла полоса. Потом в шинели я насчитал 8 дыр, все в полах.
Я бежал, а кругом неслись стоны раненых. Одного я перевязал. Потом меня остановил голос улана унтер-офицера: “Господин ротмистр, выру¬чите, не бросайте”. И вот мы по очереди двое тащили его. Он тихо стонал. Наконец, мы дота¬щили его до гребня, что западнее станции Хинценберг. На гребне лежала цепь нашего гусар¬ского полка. Мне сказали, что стрелковый полк давно прошёл на восток. Мы были последней кучкой. Я передал нашу ношу врачу. Улан, оказа¬лось, получил 18 ран. Вся моя шинель была в его крови. Как потом я узнал, он три дня был живым, и врач не терял надежды на его поправку.
У меня кроме дырок в шинели был вогнут пулей шлем. Вероятно, был косой удар, а то бы пуля его пробила. Гусары должны были при¬крыть отход стрелков и были рады видеть по¬следнюю группу. Мы пошли дальше.
У станции Хинценберг стоял брошенный со¬став. Паровоз был подбит. Тяжёлая артиллерия с юга обстреливала станционный район, но поздно, все остальные поезда уже ушли. В разби¬том поезде было целое богатство: хлеб, масло, сапоги, компасы и т.д.
Я взял хлеба целый каравай. Разрывы тяжёлых снарядов были очень красивы. Огонь был редкий, и я решил идти через станцию. Мои спутники пошли в обход. Я шёл нормальным шагом, и Бог меня спас, если бы побежал, то как раз успел бы подставить свою голову под снаряд. Идти по шпа¬лам было утомительно, и я свернул на поле и пошёл по тропинке рожью. Вдруг шагах в пяти: “Стой, стрелять буду”. Оказалось, что во ржи залегла цепь ударников, и я перепугал кого-то своим появле¬нием. На сей раз я не был зол на своих за бегство, и чувство, что уцелел после боя, всегда веселит. Я даже пошутил с офицером-ударником на эту тему. Вышел я на шоссе и встретил поручика Ти¬това с двумя гусарами. Мы решили, что лучше всего идти прямо в Зегевольд, куда мы и при¬были в 8 часов вечера. Здесь уже собрались люди гусарского и уланского дивизионов, и был под¬полковник Демьянок. Он опять старший, принял команду, и в 2 часа мы двинулись дальше на восток, а драгун так и не было.

Translation in Progress.

The English translation will be placed here when it is finished.

Около 2-х часов ночи мы по¬дошли к полотну железной дороги, к станции Лигат, и здесь мы заночевали прямо под откры¬тым небом у полотна, а в 6 часов утра выступили дальше. В 10 мы подошли к ст. Рамоцкое. Шли мы по шоссе, где тянулась сплошная линия обозов и артиллерии. Иногда кто-то панически кричал “немецкая кавалерия”, и начиналась паника. Где кавалерия? – спрашивал я. “Да вот там”, а на горизонте виднелись 2-3 всадника.
Психология обозных мне была понятна, и, будь на самом деле германская кавалерия на месте, она собрала бы обильную жатву. Мы устали страшно, еле волочили ноги. Я предлагал остановиться здесь, но подполковник Демьянок избрал конечным пунктом г. Венден.
Уланы вчера пострадали мало, но гусары: пока собрали на весь дивизион 80 штыков, а 10-го эскадрона совсем не было. Мы не знали, где под¬полковник Кокоша. Я предполагал, что наши по¬тери всё же меньше, и было мне стыдно, что гу¬сары разбежались больше улан.
После отдыха в 1 час мы двинулись дальше. Как раз в это время подошёл драгунский дивизион и с ним 10-й эскадрон. Вчерашний бой они провели в тылу, и у них потерь не было. В 5 часов мы пришли в Венден. Шли опять по полотну железной дороги, где поездов уже не было. После Рамоцкого у меня в эскадроне оказа¬лось сразу 60 человек гусар. Так прошли наши бо¬евые дни. Корнет Ушаков в кровь сбил себе ноги.
Венден был полон беженцев, и мы едва рас¬квартировались. Был в это время слух, что под Двинском у наших успех. Выяснилось, что в 11-м эскадроне убит подпрапорщик Яковлев, 9 гусар ра¬нено и 7 пропали без вести, вероятно, убиты. Зато весь мой обоз в полном порядке, в то время, когда во всех других эскадронах не достаёт то кухни, то патронной двуколки, то офицерских вещей. Наш дивизионный врач-старичок попал в плен. Рига была взята немцами в 10 часов утра 21 августа.

Translation in Progress.

The English translation will be placed here when it is finished.

Венден.

Отдыхаем, чинимся, считаем потери. Говорят, что наши у Двинска прорвали фронт. Чей?

Translation in Progress.

The English translation will be placed here when it is finished.

Деревня Берзин.

Сегодня мы перешли на север от Вендена, и эскадрон расположился в маленькой деревне.

Translation in Progress.

The English translation will be placed here when it is finished.

На юге слышна канонада. Газет нет. Нашёлся мой вестовой гусар Трунов с конём Уланом, до¬бытым во время атаки в 1915 году. Мой денщик Прохудкин подтверждает слухи о панике в обозе.

Translation in Progress.

The English translation will be placed here when it is finished.

Окончательно выяснены потери эскадрона в бою 21-22 августа. Убит 1 подпрапорщик Яков-лев, 9 ранено, 12 пропало без вести – всего 22 человека. Так как 24 августа не получил пополнения, которое пришло ещё 21-го, то сразу я был от¬ведён с позиции в тыл, где, получив 20 гусар, я остался при своих. Говорят, что Ригу сильно разграбили свои же отступающие солдаты.

Translation in Progress.

The English translation will be placed here when it is finished.

Сегодня заседание полкового комитета. Сол¬даты пытались судить подполковника Кокошу, но я удержал их в хозяйственных рамках. Ден¬щик мой Прохудкин поехал в Псков за вещами. Занимаюсь с эскадроном.

Translation in Progress.

The English translation will be placed here when it is finished.

Нехорошие слухи: говорят, в Петрограде беспорядки, смещен генерал Корнилов и назначен новый главковерх. Мы ждём из Луги винтовки и разное имущество для пополнения, чтобы двинуться на позиции. Драгунский дивизион сегодня уже ушёл к дивизии.

Translation in Progress.

The English translation will be placed here when it is finished.

Газеты сообщают, что генерал Корнилов с войсками идёт на Петроград, арестованы главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Деникин и командующий 11-й армией генерал Эрдели.

Translation in Progress.

The English translation will be placed here when it is finished.