Vladimir Petrushevsky

Утром пошли дальше. Расставаясь с хозяином, штаб решил расплатиться за довольствие 11-ти человек. Старшина получил 6 рублей. Я был удивлен такой расценкой и, видя его печальную физиономию, вынул 10 рублей и дал ему, сказав: “Это от меня. Помни, что от черного гусара”. Неужели штаб, питаясь всегда почти бесплатно на фольварках, не мог быть, я не говорю щедрым, а хоть справедливым!

Мы продвинулись без боя за местечко Пашенов. Здесь остановились, постреляли из пушек и стали отходить на ночлег назад, даже не оставив в районе перестрелки сторожевое охранение, а оттянув его назад версты на три. Сам штаб расположился в очень грязной деревушке. Куда-то исчез 3-ий эскадрон Лубенских гусар. Из этого полка я знаю отличного офицера храброго корнета Сахарова.

This morning we proceeded further. Upon parting with our host, headquarters decided to pay him a daily allowance for our 11 people. He received 6 rubles. I was surprised at such a rate and, seeing his sad face, pulled out 10 rubles and gave them to him, saying “This is from me. Remember that it’s from a Black Hussar.” How can those at headquarters, who always eat practically for free at folwarks, not be, if not more generous, at least more fair!

We advanced without a fight towards the town Pashenov. We stopped there and did some practice shooting from our canons. We departed for the night, without stopping even in an area where the patrol was under fire, pushing them back three versts. Our headquarters was located in a very dirty village. The 3rd Squadron of Lubieńska Hussars disappeared somewhere. I know the brave Kornet Sakharov, an excellent officer, from that regiment.

Ночью вдруг тревога, сторожевое охранение отошло под натиском противника. Были слышны редкие выстрелы. Может быть, подошла немецкая разведка? Штаб немедленно поднялся, и нам не удалось поспать.

Утром хотели занять позиции, но пришло донесение, что немцы наступают. Начальник дивизии приказал идти на запад, а сам рысью без передышки повел дивизию к реке Варте. Сильно досталось конной артилерии: орудия тяжело шли по песчаной дороге, а лошади задыхались. Не доходя до реки, встретили человек 5 пехотных разведчиков, котрые самым спокойным образом шли нам на встречу. “Пехота,” – сказал генерал и перешел на шаг. Оказалось, что это разведчики 17-ого Сибирского стрелкового полка. Все повеселели. Мне эта сцена была не по душе. Как свысока смотрел генерал на пехоту в мирное время и как смотрит теперь. При виде нескольких стрелков он успокаивается, радуется и дает отдохнуть несчастным коням своей дивизии и целой дивизии, а стрелков всего 5 человек. Говорят, что ” кавалерия – неустойчивый род оружия”. Под начальством лихого командира кавалерия никогда не уйдет без боя.

В общем, мы ушли за реку Варту и остановились в доме сумасшедшего шляхтича, который хлопал генерала Зандера по плечу и говорил: “Хочешь грушек?” Дом еле-еле держался, крыша в зале была почти сплошная дыра, и мы могли любоваться звездным небом, не выходя наружу. Назывался этот фольварк Поповка.

There was a sudden alarm in the night, and sentries withdrew under enemy fire. Scattered shots were heard. Maybe it was a German scout who had gotten too close? We quickly broke camp and we didn’t get any sleep.

In the morning we wanted to take our positions, but a report arrived that the Germans were advancing. The division commander ordered us to go to the west, and he himself led another part of the division to the Warta River at a breakneck gallop. The horse-drawn artillery was having a tough time of it, as it was hard to move the equipment along the sandy road and the horses quickly tired. Before reaching the river, we met 5 infantry scouts who were walking towards us in the calmest manner. “Infantry” said the general, and dismounted. As it turned out, these were scouts from the 17^th Siberian Infantry Regiment. Everyone cheered up. I didn’t like this whole scene. The general looked down on the infantry during peacetime, just as he looks down on them now. At the sight of several riflemen he calmed down, cheered up, and let the unhappy horses as well as the entire division rest a bit. And there were only five scouts. They say that “cavalry is the most dependable sort of weapon.” Under the command of this daring commander, the cavalry never leaves the battlefield without a fight.

Anyway, we crossed over the Warta River and stayed in the home of a crazy nobleman who clapped General Zander on the back and asked, “Do you want some pears?” The house was only barely holding together and the roof in the hall was almost one big hole, such that we could marvel at the starry sky without even going outside. The name of this folwark was Popovka.

Сегодня, слава богу, я вернулся в полк, и на мое место для связи прибыл корнет 6-ого эскадрона Астафьев. Из тыла приехал ротмистр Доможиров и корнет Янушкевич, который был в командировке в Плоцке.

Today, thank God, I returned to the regiment. Cornet Astafyev from the 6th Squadron had arrived and assumed my communications position. Captain Domozhirov arrived from the rear, as did Kornet Ianushkevich, who was on official duty in Płock.

Эскадрон в сторожевке на восточном берегу реки Варты. Поручик Иваненко уехал в Варшаву. Остались субалтерны: Посажной, Янушкевич и я. Сорокин сильно болен и лежит в Варшаве.

The squadron is stationed on guard duty on the eastern bank of the Warta River. Lieutenant Ivanenko left for Warsaw. The Subalterns remained: Posazhnoi, Ianushkevich, and I. Sorokin is very ill and is in the hospital in Warsaw.

Ночью на немецком берегу был пожар – подожгли сено. Это неприятно, так как мы питаемся местными продуктами, не получая ничего из интендантства. Обычно артельщик едет в какое-нибудь местечко и заказывает там хлеб, фуражиры заказываю овес и сено. Уром офицеры пьют кофе с бутербродами, которые денщики приготавливают за час до выступления на сборный пункт полка. Офицеры завтракают, а денщики складывают походные кровати и вьюки. Они действуют отлично, почти никогда не опаздывая. У меня появилась кровать, а вьюк я завел собственной системы и заказал его еще в 1912 году, когда готовился к войне с Китаем. Участвуя 2 месяца в Русско-Японской кампании в качестве добровольца кадетом, я видел почти подобный вьюк у одного кавказца. Из брезента я заказал 2 мешка, соединенных друг с другом. Мешки имели двойную покрышку для предохранения от дождя и застегивались петлевой шнуровкой. Это вьюк был легкий. Снизу мешки соединялись между собой под брюхом лошади, чтобы не болтались и не били лошадь. Мой денщик Петр Захарыч Прохудкин был этим вьюком очень доволен. Во время переправ вьюк не промокал.

Днем мы перешли на западный берег реки Варты, где была уже наша пехота. Гусары делились махоркой с солдатами 7-ого пехотного полка. Мы прошли недалеко и заночевали. Жаль, что нет полкового собрания. Хотя бы изредка, но могли все офицеры полка собираться вместе, а то видимся мы на сборном пункте только утром, а днем часто совсем не видим друг друга, если эскадроны в командировках.

In the night, there was a fire on the German bank – they had set fire to the hay. This is most unwelcome, seeing as how we are eating only local foodstuffs and don’t receive anything from the quartermaster. Usually the provisioner goes into some sort of little town and orders bread, and the foragers order oats and hay. In the mornings, the officers drink coffee with their sandwiches, which the orderlies prepare an hour before the regiment assembles at the rally point. While the officers eat their breakfasts, the orderlies lay out the travel beds and packs. They are excellent at their job and are almost never late. I now have a travel bed, and back in 1912 I had already procured a pack on my own, when I was preparing for the war with China. During the two months I spent in the Russo-Japanese campaign as a volunteer cadet, I saw almost the exact same pack belonging to a man from the Caucasus. I ordered two bags made from canvas, which were connected to one another. The bags had a double covering for protection from the rain, and could be tied with interwoven strings. This pack was light. The bags can be connected under the horse’s belly so that they don’t swing around or hit the horse. My orderly, Petr Zakharich Prokhudkin, was very satisfied with the pack. The pack didn’t get soaked during river crossings.

During the day we crossed over to the western bank of the Warta River, where our infantry had already arrived. The hussars shared their wild tobacco with the soldiers from the Seventh Infantry Regiment. We moved forward a little bit and then set up camp for the night. It’s a shame that the regiment doesn’t have an assembly. All the officers in the regiment could get together, if only once in a while. As it stands now, we only see each other at the rally point in the mornings, and during the day we often don’t see each other at all if our squadrons are in the field.

Дивизия продвинулась до местечка Лисков. Немецкая артиллерия очень хорошо стреляла по невидимой цели, несмотря на туман. Очевидно, им помогал переодетый наблюдатель с телефоном. Для таких телефонов немцы употребляют очень тонкую, покрытую лаком проволоку.

Пришла первая почта за октябрь. До сих пор я не имел ни одного письма и не знал, что творится на белом свете, ибо и газет, конечно, не видал, а только иногда питался слухами. Вся жизнь сосредоточена на эскадроне и на полку. Хотя я не боюсь таких неприятностей, как отсутствие почты, холод, голод и т.д. Я знаю по опыту, что чем хуже бывает, чем опаснее, тем приятнее потом будет вспоминать, если, конечно, останешься жив. Но голод может доводить меня до обморока. Так как мы, поев утром рано, целый день на коне, и только вечером получаем сытный ужин. Трубачу Рогальскому я поручил брать сырое мясо посолоннее и поперченнее, и на привалах мы делаем шашлык. За 5 минут времени. А в кармане у меня всегда кусок хлеба, шоколад или что-нибудь иное.

The Division advanced as far as Liskov. The German artillery was very good at shooting hidden targets, even with the fog. It was obvious that a scout in disguise was tipping them off with phone calls. The Germans cover their phone lines in a very thin coating of varnish.

The first post of October arrived. Until now I haven’t received a single letter and don’t know what is going on in the world, since of course I haven’t seen any newspapers and only on occasion do I listen to rumors. I have centered my whole life on the squadron and on the regiment. However, I am not frightened by the lack of letters, the cold, or hunger, etc. I know for a fact that the worse and more dangerous it is for me now, the more pleasant it will all be later to remember—that is, of course, if I live. But hunger might cause me to collapse. We eat early in the morning, spend the entire day on horseback, and we aren’t given a satisfying meal until the evening. I instructed the trumpeter, Rogal’sky, to take some raw meat and season it with salt and pepper so that we can make kebabs on sticks during our stops. And to do it in five minutes. I always have a piece of bread, chocolate, or something else in my pocket.

Весь корпус колоннами побригадно движется по направлению на город Калиш. Бессмертные гусары идут на старые квартиры. Справа 3-я дивизия, потом наша, а слева

1-ая. Я послан вперед на разведку, имея задачей продвинуться как можно дальше. Около села Моровин встретил офицерский разъезд 14-ой кавалерийской дивизии, который предупредил меня, чтобы я не шел дальше. Моровин занят немцами, и разъезд был только что сильно обстрелян. Я спешился около домика, где стоял разъезд и вышел на бугорок, но ничего не заметил. В это время подошел разъезд 3-ей кавалерийской дивизии Дубенского гусарского полка и разъезд литовских улан. Все разъезды были под командой корнетов, и я, как старший, предложил объединиться и попробовать в пешем строю выбить противника и идти дальше. Собралось до 36 винтовок и стали выходить на песчаный бугорок. В это время скачет корнет Батюшков с боевым разъездом в 5 человек от штаба дивизии. Подъехал ко мне. Когда я ему сказал, что дальше ехать нельзя, что мы хотим сообща попробовать в пешем строю выбить предполагаемую заставу противника, то лихой корнет Костя не поверил и поехал вперед, но через 20 секунд летел обратно, так как его поливали два пулемета. О пулеметах мы ничего не знали и, поблагодарив немцев за их глупость, что обнаружили себя перед 5-ю гусарами, мы отказались от наступления, решив каждый продолжать свою задачу.

Я узнал у местного жителя, что в лесу есть тропинка и решил идти в обход немецкой заставы. Лес был густой, большей частью хвойный. Тропинка вилась как змея, пока мы не вышли в очень высокий и хорошо расчищенный сосновый бор. Сделали заметку на том месте, где дорожка уходила в густой ельник, пошли дальше, но я крутил то туда, то сюда, и теперь не мог дать себе отчета, где я нахожусь. Судя по времени, я должен был выйти из леса и быть недалеко от местечка Камень, но я был еще в лесу. Вдруг слышу на северо-востоке заговорила батарея и очень близко. Обрадовался, что смогу ориентироваться и пошел на выстрелы, думая все же быть осторожным. У меня оставалось 6 гусар с вестовым, и в головном дозоре у меня был один человек шагах в 100 впереди. Вот выстрелы совсем близко. Дозорный дает знак остановки и “артиллерия противника”. Что такое? Проехал несколько шагов и вижу между деревьев полянка, а на ней батарея, которая стреляет на восток. Видно было отчетливо все действия немцев, и будучи на правом фланге и в тылу батареи шагах в 200, я злился, что не могу атаковать. Хоть бы взвод был со мной. Вдруг оттуда затрещали винтовки, и пули стали цокаться в стволы рядом стоящих деревьев. Повернули и поскакали назад. Минуты через 3 я остановился и стал искать на карте место, где стояла батарея. Вот оно, дорога Коровин-Камень, южные полянки в лесу. Немедленно послал донесения, приказав гусару сперва заехать к командиру 10-ой конной батареи и доложить обо всем, что видел. ( Потом я узнал, что батарея наша вовремя получила донесение и воспользовалась им, удачно обстреляв немецкую батарею. Я просил командира эскадрона представить гусара к отличию).

Теперь, зная, где была батарея, я уже мог ориентироваться и взял по компасу направление на Камень. Через несколько минут показалась опушка леса. Осторожно подошли к ней и спугнули диких коз и пару фазанов. Рядом было загороженное место, вероятно, охота помещика, где и сидела эта дичь. Изгородь была из колючей проволоки высотой полтора аршина. Шагах в 150 лесок – молодой ельник. Что такое? К леску прижался немецкий разъезд. Он не видит нас. Разрезали проволоку. Я хотел поймать немцев живьем. Но только мы вышли к опушке, как были обстреляны. Это свои. Безусловно, это литовские уланы или каргопольцы. Мы махали белыми платками, но выстрелы продолжались, и я должен был спрятаться в лес. Замолкли и выстрелы. Немцы, думая, что стреляют по ним, куда-то исчезли.

Я стал смотреть на северо-запад. Видел, как верстах в 3 кавалеристы на гнедых лошадях скакали то взад, то вперед. Вот подходит к опушке с севера разъезд Лубенских гусар. Я предупредил корнета не выдвигаться, а то попадет под обстрел своих. Не поверил и пошел. Опять затрещали винтовки. Лубенцы бросились в лес, слава Богу, без потерь, только около моего разъезда пуля, попав в дерево, чуть не зацепила моего гусара. Видя, что южная колона идет на деревню Камень, и зная, что немецкая батарея в лесу давно ушла, так как слышал грохот орудий по шоссе, я пошел искать свой полк. Проезжая штаб дивизии, видел повешенного шпиона. Чудак Посажной провел мимо него взвод с уколами пик для поддержания “зверского духа”, как говорил он. Вообще он делает иногда удивительные вещи: ест сырое мясо, чтобы быть злым.

The corps moves in columned brigades towards the town of Kalisz. The immortal Hussars are headed in the direction of the old apartments. To the right is the 3^rd Division, then ours, and to the left is the 1st. I was sent ahead on reconnaissance, in order to gain as much ground as possible. Near the city of Morovin I was stopped by mounted patrol officers of the 14th Cavalry Division, who warned me not to go any further. Morovin was occupied by the Germans, and the mounted patrol had just been heavily fired upon. I dismounted near a cabin, where the mounted patrol stood, and looked out from a hillock, but didn’t notice anything. At the same time, the mounted patrol of the 3rd Cavalry Division of the Dubenskii Hussar Regiment approached with the mounted patrol of the Lithuanian Ulan^[1]. All of the mounted patrols were under the command of the Kornets, and I, as a senior officer, proposed that we join together to defeat the enemy on foot and advance further. We gathered up to 36 rifles and began to head out from a sandy hillock. Then Kornet Batiushkov came racing along with a combat mounted patrol of 5 people from division headquarters. They rode up to me. When I told him we can’t go any further, that we want to combine forces in order to try and defeat the assumed outpost of the enemy on foot, the daring Kornet Kostia didn’t believe me and went ahead. But after only 20 seconds he flew back, showered with machine gun fire. We didn’t know there were machine guns there, and thanks to the stupidity of the Germans, who revealed themselves in from of five hussars, we gave up on our attack and decided that everyone should continue with their own missions.

From a local resident I learned of a trail in the forest, and decided to bypass the German outpost. The forest was dense, mostly coniferous. The trail wound like a snake, until we arrived to an elevated and well-cleared pine forest. We made a note of the place where the path went into a dense spruce forest. We went farther, but I turned this way and that way, and now do not know where I am. By this time I should have left the forest and come out near the village of Kamen’, yet I was still in the forest. Suddenly I heard battery fire from the North-East, very close to where I was. I was relieved that I was able to orient myself and headed towards the shots, realizing that I should still be very cautious. I had six Hussars with orderlies with me, and I had one person on watch leading about 100 steps in front. Now the shots were quite close. The lookout gives the signal to stop because he’s seen “the enemy’s artillery”. What’s going on? We went a few steps and I saw a glade between the trees, where the battery is located and shooting to the south. It was clearly all German activity and I was very angry that I couldn’t attack, as we were about 200 steps behind the battery and to the right of them. It is a pity that the platoon was not with me. Suddenly rifles cracked from the glade, and bullets pattered against the trees. We turned and rode back. After about three minutes I stopped and began to search for the place on the map where the battery was located. There it is: the road to Korovin-Kamen’, a clearing in the woods in the south. I immediately sent a report, ordering a Hussar to go at once to the commander of the 10th Horse Battery and to report there. (Later, I realized that our battery received the report in time and was able to take advantage of it, successfully firing on the German battery. I asked the squadron commander to give this hussar praise.)

Now, knowing where the battery was, I was able to navigate, and so I followed the compass to Kamen’. In just a few minutes, it seemed like I was on the edge of the forest. We approached cautiously, startling some wild goats and a pair of pheasants. There was an enclosure nearby, probably where the landowner kept his game. The fence was made of barbed wire at a height of one-and-a-half feet. About 150 steps into the woods – a young spruce forest. What is there? The German mounted patrol is in the forest. They don’t see us. We cut the wire. I wanted to catch the Germans alive. But as soon as we started moving, we were fired upon. By our own people — by the Lithuanian Ulans or the Kargopoles. We waved white handkerchiefs but the shots continued, and we had to hide in the forest. The shooting stopped. The Germans disappeared somewhere, thinking they were the ones under fire.

I began to look north-west. About 3 versts away I saw cavalry riding back and forth on chestnut horses. A patrol of Lubensky Hussars rode up to the edge of the forest from the north. I warned the Kornet not to run out and fall under attack. He didn’t believe me and rode off. Again the rifles cracked. The Lubensky Hussars ran into the forest, thank heaven, without casualties. A bullet hit a tree near my patrol and almost caught one of my Hussars. Seeing that the southern column was headed in the direction of Kamen’, and knowing that the German battery was long gone from the forest (I heard the rumbling of their equipment on the highway), I went in search of my regiment. As I passed by division headquarters, I saw scout who had been hanged. Posazhnoi, the eccentric one, rode past holding spikes to bolster his “brutal soul,” as he calls it. In general, he sometimes does unbelievable things: he eats raw meat to stay angry.

^[1] A division armed with lances and sabres, and distinguished by their tall, angular headdresses.

Сегодня конный корпус опять побригадно идет на город Калиш. Мы, кажется, ушли далеко от наших войск, и на флангах корпуса никого нет. Общее направление на восток. Я послан от 2-ой бригады для связи с 1-ой бригадой, которой командует генерал Ильяшевич, храбрый мужчина, но большой любитель молока. Над ним за глаза подшучивают.

Находясь около него, я знал, что наши литовские уланы заняли штыковой атакой деревню Скаршев, что наша 9-ая конная батарея отлично стреляла, нанеся немцам большой урон. Уланы взяли до 30 пленных. У немцев было много пехоты и артиллерии и, очевидно, шпионы работали вовсю: они почему-то без пристрелки сразу перещли на поражение, решив смести с лица земли 9-ую конную батарею. Но снаряды ложились шагах в 150 южнее батареи и немного позади. Поле было буквально вспахано снарядами. Все шло как будто хорошо. Приехал начальник штаба корпуса полковник Дрейер. Приходит донесение, что 8-ую кавалерийскую дивизию обходят с правого фланга, и она, наверное, отойдет. “Не удалось сегодня,- сказал полковник Дрейер, – взять Калиш с востока, так завтра пойдем брать с юга”. Но его мечта не осуществилась. Прибыло донесение, что 8-ая кавалерийская дивизия разбита, и штаб дивизии в плену. Хотя и чувствовалось, что в этом донесении не все изложено точно, но мы стали отходить. Это было уже после полудня.

Берем направление на юго-восток. Наступает темнота. Надо идти на хвосту переднего, а то разрыв в 10 шагов грозит белой: наши вороные лошади становятся невидимыми, и тогда единственный способ увидет впереди идущего – это слезть с коня и прилечь, чтобы увидеть силуэт всадника на небе. Дорога песчаная, что хорошо для скрытного движения, но утомительно для лошади. Около полуночи приходим в местечко Козминек.

8-я кавалерийская дивизия также прибыла сюда, и на площади творилось что-то невообразимое: каша из всадников всех 3 дивизий, так как Козминек являлся тылом 14-ой кавалерийской дивизии. Особенный беспорядок вносил обоз. Ночь была очень темная, и это увеличивало беспорядок, мешая начальникам разобраться, где свои, а где чужие люди. А мы продолжали двигаться дальше вместе с обозом на юг до 4-х часов утра. Кони наши измотались, люди спали от утомления в седлах.

Today the Cavalry Corps is once again moving with the other brigades towards the city of Kalisz. It seems that we have moved far away from the main body of our forces, and there is nobody on the Corps’ flanks. Our general direction is towards the east. I was sent from the 2nd Brigade to made communication with the 1st Brigade, which is commanded by General Ilyashevich. He is a brave man, but a great lover of milk. They make fun of him behind his back.

Since we are located near the village of Skarszewy, I knew that our Lithuanian lancers had made a bayonet attack there. Our 9th Cavalry Battery shot excellently, inflicting significant damage upon the Germans. The lancers took around 30 prisoners. The Germans had a great deal of infantry and artillery, and apparently their scouts had been hard at work: for some reason they came at us hard without any preparatory shots, having decided to wipe the 9th Horse-drawn Artillery Brigade from the face of the earth. But the shells landed about 150 steps south of the unit and a little behind it. The field was literally plowed with shells. Everything went relatively well. The Chief of the Corps, Colonel Dreyer, arrived. We received a report, informing us that the 8th Cavalry Division is disengaging from the right flank, and that it will probably retreat. “We weren’t able to take Kalisz from the east today,” said Colonel Dreyer, “so tomorrow we will take it from the south.” But his dream didn’t come to pass. A report arrived, stating that the 8th Cavalry Division had been destroyed, and that division headquarters had been captured. Although we felt that something was wrong with the report, we began to retreat. It was already past midday.

We are charting a course to the south-east. Darkness is settling in. It’s necessary to follow closely behind the man in front of you, as an interval of ten paces threatens disaster. Our raven-black horses become invisible, and then the only way to see the man in front of you is to get off your horse and lie down, looking for the horseman’s silhouette against the sky. The road is sandy, which is good for moving unobserved but tiring for the horses. We arrived at the village of Koźminek at around midnight.

The 8th Cavalry Division has also arrived here, and something inconceivable was happening on the town square: a mix of cavalrymen from all three divisions, as the 14th Cavalry Division had also appeared from the home-front in Koźminek. The convoy was in particular disarray. The night was very dark, and this only added to the disorder, making it difficult for the commanders to identify their own men. We continued to move forward to the south along with the convoy, until 4 am. Our horses were spent, and men slept exhaustedly in their saddles.

Ночью спать удалось недолго. Уже в 5 часов утра меня разбудили, и я должен был идти на разведку в направлении на деревню Гошонов. Дойти до деревни мне не удалось, так как я был обстрелян в различных пунктах сторожевым охранением противника, выставленным фронтом на юг, но заметил, что на буграх немецкая пехота рыла окопы. Об этом я донес около полудня. Я нашел удобный набдюдательный рункт на холмике, покрытом лесом. Холмик стоял посреди поля, как островок, и я мог уйти в любую сторону, если бы мне грозила опасность.

Из деревни мы захватили овес и сено, а также купили хлеба и молока. Оставаясь здесь до 4 часов дня, отлично подкормили лошадей, и сами отдохнули. Когда под вечер я присоединился к эскадрону, то узнал новость относительно 8-ей кавалерийской дивизии.

Штаб дивизии был действительно атакован немцами, но в плен попалось лишь несколько человек. Дивизия же потеряла одно орудие в болоте во время спешного отступления под огнем противника.

Корнет Астафьев, бывший при штабе 8-ей кавалерийской дивизии для связи и переживший всю эту эпопею, рассказывал мне, что дело было так: Штаб 8-ой дивизии стоял около фольварка, не входя вовнутрь его, а лищь спешившись у ворот. Было уже около 2 часов дня, и все закусывали тем, что раздобыли. Вдруг кто-то крикнул: “Немцы! Кавалерия!” Стали садиться на коней. Под капитаном Шатиловым сразу же убили лошадь. Казак-ординарец подвел ему свою. При штабе было 2 штандарта и казачье знамя, начальник дивизии генерал Зандер, командир 2-ой бригады генерал Княжевич, человек 12 офицеров с вестовыми и ординарцами, да взвод прикрытия. Всего до 60 шашек. Немцы появились с 2 сторон: с запада и с востока. Хоть с запада их силы были не более, чем пол эскадрона, а с востока 1 с половиной эскадрон, капитан Шатилов решил идти пробиваться на восток. Генералы и штандарты шли в центре сомкнутого строя. Маневр этот удался, и штаб прошел мимо немцев. Немцы атаковали штаб в разомкнутом строю и сбили только несколько человек с флангов, расступившись перед ее центром и выпустив из рук такую богатую добычу, как 2 генерала и 2 штандарта.

Сегодня мы ночуем в уютном домике ксендза.

We weren’t able to sleep much last night. I was woken up at 5 o’clock in the morning and I had to go on a scouting mission in the direction of the village of Goshonov. I wasn’t able to reach the village because I was shot at from different points by enemy guards, located on the front to the south, but I noticed that German infantry were digging trenches on the hillocks. I reported around noon about this. I found a comfortable observation point on a little hill covered by forest. The little hill was in the middle of the field like an island, and if I was in danger I could exit from any side.

We grabbed oats and hay from the village and bought bread and milk. We fed the horses well and we had a good rest, staying here until 4 o’clock in the afternoon. When I joined the squadron in the evening I heard the news about the 8th Cavalry Division.

Indeed, the headquarters of the division was attacked by the Germans but only a few people were captured. The division lost one piece of artillery in the swamp during a hasty retreat under enemy fire.

Kornet Astafyev, who worked for communications at the headquarters of the 8th Cavalry Division and who survived the whole ordeal, told me the following: The headquarters of the 8th Division stood near the folvark and did not enter, dismounting at the gate. It was already around 2 pm and everyone was eating what they could find. Suddenly someone shouted: “Germans! Cavalry!” They mounted their horses. Captain Shatilov’s horse was immediately shot out from under him. The Cossack orderly brought him his own horse. At the headquarters there were 2 military banners and a Cossack banner. Division Chief General Zander, General Kniazhevich (the commander of the 2nd Brigade), 12 officers with messengers and orderlies, and a cover platoon, were all at the headquarters. In total there were around 60 men. The Germans appeared on two sides: from the west and from the east. Nonetheless, from the west their strength was no more than half a squadron, and from the east – one-and-a-half squadron. Captain Shatilov decided to make his way  to the east. Generals and banners were in the center in a closed formation. This maneuver was a success, and the headquarters passed by the Germans. The Germans attacked them in open formation and shot down only a few people on the flanks, thereby letting slip from their hands the coveted prize of capturing two generals and two banners.

Today we are going to spend the night in the comfortable cottage of a Polish priest.

Эскадрон в сторожевом охранении, и мы вместо чистенького дома в грязной халупе. Превратности судьбы.

Вчера после моего донесения о пехоте противника, начальник дивизии генерал Петерс, который давно уже заменил уехавшего в тыл генерала Морица, приказал по тревоге седлать и хотел перевести дивизию в новое место, хотя опасности совершенно не было. Генерал Новиков рассердился и отрешил его от командования дивизией.

Поэтому у нас дневка. Пишу письма, осматриваю вьюк и оружие. Государыня Императрица прислала офицерам полка по фунту шоколада и по 10 папирос.

Вот и закончил переписывать октябрьские приключения. Далеко теперь я от Родины на наблюдательном посту вулкана Кракатау. Как будто приподнял завесу, которая скрывала прошедшие далекие и милые времена. Теперь июнь 1928 года. Осталась для гусара только надежда на светлое будущее…

The squadron was keeping watch, and we were in a dirty shack instead of a clean home. Such are the whims of fate.

Yesterday, after my report about the enemy’s infantry, the head of the division, General Peters, who had already long replaced General Morits once he left the front, ordered us to saddle up and be on high alert. He wanted to transfer the division to a new place, although we were in absolutely no danger. General Novikov got angry and dismissed him from command of the division.

Because of this we have the day free. I am writing letters and inspecting my gear and weapons. Her Majesty the Empress sent the officers of the regiment a pound of chocolate and 10 cigarettes each.

And thus I have finished rewriting my adventures from that October. I am now far away from my homeland, on observation duty at the volcano Krakatau. It is as if I have lifted a veil that has concealed a distant and sweet time in my past. Now it is June 1928. All this hussar has left is hope for a bright future.