Vladimir Petrushevsky

Вчера мы поменяли позицию. Спать я лег только в 12 часов дня. Около 3 часов дня Доможиров и я были разбужены разрывами шрапнели, которая рвалась около нашей халупы. Стрельбы с перерывами велась часов до 5. Днем летали аэропланы, а вечером пришли мужики скашивать поля. По этим признакам можно предполагать, что получены вести о готовящемся немцами наступлении.

Наш участок 3400 шагов занят 80 гусарами и 24 пехотинцами. Итак, на 34 шага – 1 человек. Пехотв в одном месте стоит на 700 шагов 12 человек, а гусары по 4 человека через 150 шагов. Я был в окопах с 10 часов вечера до 4 часов утра, и чувствовал себя довольно глупо. Как я могу управлять стрельбой на участке в 2 версты? Ходил от одной группы гусаров к другой. Если бы немцы захотели, то они бы в любой точке сделали бы прорыв, имея одну хорошую роту.

Окопы наши бывшие немецкие. Эти окопы удобные для немцев, были очень плохи для нас. Там, где немцы имели в тылу лес, у нас он оказался в 15 шагах перед нами. Теперь приходится изредка стрелять, чтобы попугать немцев. Козырьки и блиндажи сделаны плохо.

Yesterday we changed our position. I was only able to go to bed at 12 noon. At around 3 pm, Domozhirov and I were awakened by explosions of shrapnel, which detonated near our huts. The shooting lasted on and off for up to 5 hours. During the day, airplanes were flying, and in the evening men came to mow the fields. According to these indicators, we can assume that we’ve received news that the Germans are preparing an offensive.

Our area of 3,400 steps is occupied by 80 hussars and 24 infantrymen. This means there are 34 steps for every 1 person. The infantry stands on 700 steps for 12 people, and the hussars are 4 people to 150 steps. I was in the trenches from 10 pm to 4 am, and I felt pretty stupid. How can I manage shooting on an area of 2 versts? I walked from one group of hussars to another. If the Germans wanted, they could have made a breakthrough at any point, with only one good company.

Our trenches are former German trenches. These trenches, though comfortable for the Germans, were very bad for us. There, where the Germans had a forest in the rear, we now have it 15 steps ahead of us. Now we have to shoot every now and then to scare the Germans. The peaks and dugouts are made poorly.

Только сели обедать, как в 150 шагах раздался взрыв тяжелого снаряда, потом разрывы стали удаляться, чуть не зацепив наших коноводов.

I had just sat down to eat lunch when, 150 steps away, a heavy shell exploded. Then the explosions began to grow more distant and almost caught our horse handlers.

Идет сильный дождь. В окопах много воды, я промок выше коленок, и вымазался в грязи. Наша офицерская землянка очень приличная для сухой погоды, протекает так сильно , что внутри льют ручьи. Сапоги мокрые, чай согреть нельзя. Печальная обстановка. Этот листок в книжке будет историческим. Во время обстрела невозможно выйти из землянки – пули жужжат как шмели.

It is raining hard. There is a lot of water in the trenches; I am wet past my knees and covered in mud. Our officers’ dugout is very decent for dry weather, but the water is leaking in so much that there are little rivers flowing inside. Boots are wet, tea cannot be warmed. The situation is sad. This page in the book will be a historical one. During the shelling, it is impossible to leave the dugout: bullets buzz like bumblebees.

Ночь я по обыкновению провел в окопах, переходя от одной группы гусар к другой. Около 3 часов ночи перестрелка затихла, тучи разошлись, и день обещал быть жарким. Все мечтали подсушиться. Я пошел в землянку, напился чая, и в 4 часа утра лег поспать, так как это была вторая ночь, что я не смыкал глаз. Сапоги снять я не мог, и ноги были совершенно мокрые. В 5 часов утра будит меня ротмистр Доможиров и говорит, чтобы я скорее шел в окопы, так как по телефону передают, что немцы наступают. Я быстро пошел в окопы. В это время началась беспрерывная артиллерийская стрельба из легких и тяжелых орудий, но все левее или правее нашего участка. Я сделал все распоряжения для отбития атаки и ждал появления противника. В начале 7 –ого получаю приказ отходить. Надо было всех собрать, а это большие расстояния. Я взял направление на переправу через реку Дубиссу, где нас должны были ждать коноводы. Шел оврагами, сам тащил 300 патронов, чтобы не бросить немцам. Когда мы выходили из окопов, немцы уже занимали окопы левее меня, где наши уже отошли. Справа и слева был адский артиллерийский огонь, но он меня не трогал, так как я вел людей скрытно.

Когда мы прошли пару верст, я решил, что нам необходимо подзадержаться и я занял тыловую, очень удобную позицию. Только разделил людей, как на соседнем холме появились цепи немцев. Они шли как на параде. Я дал залп и стал их бить с постоянного прицела, до них было 500-600 шагов. Вот из-за горы выходят новые густые цепи немцев. Я обстрелял их, а потом повел людей бегом. Мы как шары скатывались в овраг, и немецкий пулеметчик не успевал пристреляться. Пробежали минут 5 и уже запыхались, так как несли с собой всякую мелочь из окопов, перешли на шаг и вдруг увидели коноводов. Молодчина старший унтер-офицер Солдатов подвел их очень хорошо. Он ждал нас. Я перешел Дубиссу и занял окопы на восточном высоком берегу. Другой берег был виден как на ладони. Густые и редкие цепи немцев двигались как на картинке. У нас было только 2 орудия, а цели было на 10 батарей. Нас была горсточка, их в 12-15 раз больше. Я снова открыл огонь и послал искать 1-ый полуэскадрон. Это был один из самых тяжелых дней за всю кампанию.

As usual, I spent the night in the trenches, walking from one group of hussars to another. Around 3 am, the skirmish subsided, the clouds parted, and the day promised to be hot. Everyone dreamed of drying out. I went to the dugout, drank tea, and at 4 am I went to sleep, as it was the second night that I did not close my eyes. I could not take off my boots, and my legs were completely wet. At 5 am, Captain Domozhirov wakes me up and says that I should go to the trenches right away, since they called and said that the Germans are advancing. I went to the trenches quickly. At this time, the continuous firing of light and heavy artillery began, but all to the left or to the right of our area. I made all the orders for countering the attack and waited for the enemy to appear. At the beginning of the 7th hour, I receive an order to move back. I had to gather everyone, and across a wide area. I took the direction of crossing the Dubysa River, where we were to wait for the horse handlers. I walked by way of gullies, myself hauling 300 cartridges in order to not leave them for the Germans. When we left the trenches, the Germans had already occupied the trenches to the left of me, which our men had already left. To the right and left was hellish artillery fire, but it did not touch me since I led my people in secret.

When we had walked a couple of versts, I decided that we needed to pause for a moment and I took a very comfortable position in the rear. I had just divided the people, when a chain of Germans appeared on a nearby hill. They walked as if in a parade. I fired a round and began to hit them with a constant aim; they were 500-600 steps away. Because of the mountains, a new dense chain of Germans appeared. I shot at them, and then directed my people to run. We rolled down into a gully like balls, and the German machine-gunner did not have time to aim. We ran for about 5 minutes and were already out of breath, as we were carrying every little thing from the trenches. We slowed down to a march and suddenly saw the horse handlers. The talented senior non-commissioned officer Soldatov lead them very well. He was waiting for us. I crossed over the Dubysa and occupied the trenches on the eastern high bank. The other shore was in full view. Dense and sparse chains of Germans moved as if in a painting. We only had 2 guns, and the target was 10 batteries. We were a handful of people, and they were 12-15 times our size. I opened fire again and sent the 1st half-squadron to do reconnaissance. It was one of the hardest days of the entire campaign.

Ночь проспали на земле, без еды и фуража. Все было спокойно. Утром эскадрон был отозван к полку, а я с разъездом в 12 коней был оставлен для наблюдения. Два раза ходил в атаку на немецкие разъезды, но они атаки не принимали и уходили. Вчера у нас в во 2-ом эскадроне потери 12 человек, а в полку – 30. В первый раз за 4 дня лег спать, сняв сапоги.

PS. Дела давно прошедших лет. В то время я писал дневник главным образом для себя. Поэтому в нем много обо мне самом, но очень мало о других. Все это должен бы был изложить полковой адъютант, но революция уничтожила все документы, которые были дороги для полка. Не думал никто, что через 15 лет я буду посылать их в полковой музей в Париже.

At night we slept on the ground, without food or fodder. Everything was calm. In the morning the squadron was called back to the regiment, and I, traveling with 12 horses, was left for observation. Twice I went to attack the German patrols, but they did not accept the attack and retreated. Yesterday we lost 12 people in the 2nd Squadron and 30 in the regiment. For the first time in 4 days I went to bed, taking off my boots.

PS. Regarding years long past. At that time I wrote the diary mainly for myself. Therefore, there is a lot about myself but very little about others. All this should have been stated by the regimental adjutant, but the revolution destroyed all the documents that were valuable to the regiment. Nobody could have known that 15 years later, I would be sending these diaries to the regimental museum in Paris.

От недосыпания и усталости страшно болит голова. Жаркие и печальные дни. Все время отход, и нет времени записывать события в дневник. Вчера чуть не застряли в болоте со всей артиллерией. Сегодня после ночной тревоги всем мерещились ночью немцы, и даже псы выли. Жители всюду бегут. Жаль полей. Рожь поспела.

I have a terrible headache due to lack of sleep and fatigue. The days are hot and gloomy. We are always in retreat and there is no time to write events in this diary. Yesterday we almost got stuck in the swamp with all the artillery. Today, after the night alarm, everyone though the Germans appeared, and even the dogs howled. Residents are running everywhere. It’s a pity about the fields. The rye has ripened.

Ночь прошла спокойно. С 12 июля о противнике слышно мало, немцы потеряли с нами связь, так быстро мы отошли. Почему? День был ясный, это было единственное, что поддерживало у меня и у Доможирова настроение. За последнее время много путаницы. Немцы не желают подходить к нам и, кажется, отдыхают и окапываются на линии по реке Невяж. Странный день: то печет, то ливень. То снимаешь, то одеваешь дождевик. В лесу много грибов, малины, земляники. Едим, что под руку попадет.

The night passed quietly. Since July 12th, little has been heard about the enemy; the Germans lost contact with us, since we moved away so quickly. Why? The day was clear: it was the only thing that kept me and Domozhirov in a good mood. Recently there has been a lot of confusion. The Germans do not want to approach us and seem to rest and dig in along the Nevėžis River. A strange day: one moment the sun is baking us, the next moment there is a downpour. One moment you’re putting on your raincoat, the next moment you’re taking it off. In the forest there are a lot of mushrooms, raspberries, and wild strawberries. We eat what falls at arm length.

Сегодня утром мы двинулись на запад, и у деревни Кирки встретили в лесу противника. Бой кончился тем, что мы отошли. Сейчас пришло известие, что начальник нашей 5-ой кавалерийской дивизии генерал Чайковский отрешен от командования дивизией, а на место его назначен генерал Скоропадский.

This morning we moved west and ran into the enemy in the forest near the village of Kirk. The battle ended with us moving away. Now the news has come that the head of our 5th Cavalry Division, General Tchaikovsky, has been removed from the command of the division, and General Skoropadsky has replaced him.

Деревня Оникшты.

До 4 часов дня мы были в дежурке, лежали в окопах. Потом до 9 часов вечера мы стояли в резервной колонне. Лошади были не очень довольны: стоять на камнях после проведенной под седлом ночи. Я осмотрел центр местечка, как оно разграблено. Начало погрома было положено солдатами, а потом завершили местные жители. Еврейская лавка разграблена дочиста, квартиры тоже. В потребительских лавках остались лишь стекла для ламп. Разграблены 2 аптекарских магазина. Зашел посмотреть «Центральную» гостиницу. В ней 4 номера. Обстановка номера: кровать, рваный диван, стул, стол.

Около 9 часов вечера, когда полк стоял подравнявшись в ожидании приезда нового начальника дивизии, наш эскадрон неожиданно вызвали вперед. Мы всю ночь простояли у деревни, в резервной колонне под седлом, и лишь под утро вошли в деревню. Все сильно утомились, и нравственно все угнетены. Дух войск начинает угасать. Так хочется верить в нашу победу, и так тяжело видеть лишь отступление.

The Village of Anykščiai.

We were on duty until 4 pm, laying in the trenches. Then until 9 pm we were standing in the reserve column. The horses were not very pleased: standing on rocks after a night spent saddled up. I looked around the center of the town; it was badly looted. The massacre was begun by the soldiers, and then the locals completed it. The Jewish shop had been completely looted, the apartments too.  In the shops there were only glass for lamps left. Two pharmacy shops were looted. I went to see the “Central” hotel. It has 4 rooms. The furnishings: a bed, a ragged sofa, a chair, and a table.

At about 9 pm, when the regiment was waiting in anticipation of the arrival of the new division chief, our squadron was unexpectedly called to march ahead. We stood near the village all night, in the reserve column and with our horses saddled, and only entered the village in the morning. Everyone is very tired and morale is very low. The spirit of our troops is beginning to fade. We want so badly to believe in our victory and it’s so hard to see only retreat.

Деревня Родищевка.

Вчера утром ранили у меня во взводе гусара Серебрякова. Разрывная пуля царапнула его по лопатке и сильно порвала одежду. Я его сам перевязал, за что получил комплимент от нашего доктора. Днем мы пошли занимать лес. Как только цепи втянулись, испугав немецкий патруль, так и застряли в лесу, он был полон малины, и мне пришлось сильно ругаться, пока я выгнал всех гусар на другую опушку. Немцы обстреляли нас из орудий и контузили всех офицеров кавалергардского эскадрона. Меня с 8 гусарами послали в разъезд. Не встретив противника, мы заночевали в Радищевке. Рискнул расседлать, и мы отлично выспались.

Потом я съездил в штаб, чтобы узнать обстановку, так как мы находимся в 30-верстном разрыве фронта.

The Village of Rodischevka.

Yesterday morning a hussar in my platoon, Serebryakov, was wounded. An explosive bullet scraped him across the shoulder blade and badly tore his clothes. I bandaged him myself, for which I received a compliment from our doctor. During the day we went to occupy the forest. As soon as the chains drew in, startling the German patrol, they got stuck in the forest. It was full of raspberries, and I had to swear hard as I was driving the Hussar to the other edge. The Germans fired at us from cannons and concussed all the officers of the Cavalry Guards Squadron. I was sent on patrol with 8 hussars. Having not confronted the enemy, we spent the night in Radishchevka. We took a risk by unsaddling our horses and slept very well.

Then I went to headquarters to find out the situation, since we are in a 30-verst gap from the front.

Отдохнув душой и телом, поехал на север, но неожиданно встретил там 40 немецких кавалеристов и должен был с моими 4 гусарами свернуть . Но полк мы нашли. Вчера наши отступали. Хорошо еще, что я посылал донесения окружным путем, а то бы гусары попались в лапы немцев. Вчера обстановка была очень удачная для нас, несмотря на разрыв фронта.

Почти месяц, как я страдаю от болезни глаз. Наверное, пыль была первоначальной причиной. Порой от слез я ничего не могу видеть, а слезы вызываются солнцем и ветром. Отправился к врачу. Говорит, что помочь ничем не может и надо эвакуироваться. Но как же Доможиров останется один? Да и вообще стыдно уезжать в такое время.

After resting my body and soul, I went north, but unexpectedly ran into 40 German cavalrymen and had to turn away with my 4 hussars. But we found the regiment. Yesterday our men retreated. It’s good that I sent reports by a circular route, otherwise the hussars would have fallen into the hands of the Germans. Yesterday the situation was very good for us, despite the gap between the front.

I have been suffering from eye troubles for almost a month. The dust was probably the original cause. Sometimes I can’t see anything because of tears, and the tears are caused by  sun and wind. I went to the doctor. He says that he cannot do anything to help and that I must evacuate. But how can I leave Domozhirov alone? And, in general, it is shameful to leave at a time like this.

Все же еду в тыл. Доможиров говорит, что надо быть здоровым, чтобы воевать. Мне дали всех больных лошадей из полка для отправки их в обоз. Обоз в Двинске. Мой денщик Прохудкин и вестовой пошли дальше по большому шоссе, а я остался ждать сборный поезд. В 2 часа дня мы двинулись по узкоколейке. На одной из станций я наблюдал такую картину. В нашем поезде вели раненных, а также пленных. Около вагона с пленными собрались мужики и бабы. Глазеют. Один из пленных захотел купить папирос. И вот стрелочник бегом понесся исполнить его просьбу. Как мы добродушны и незлопамятны.

I am still heading to the rear. Domozhirov says I need to be healthy to fight. I was given all the sick horses from the regiment in order to send them to the convoy. The convoy is in Dvinsk. My assistant, Prokhudkin and the orderly went further along the large highway, while I was left waiting for the assembled convoy. At 2 pm we moved along a narrow gauge railway. At one of the stations, I saw quite a scene. Our train was carrying wounded people and prisoners. Men and women gathered around the wagon with the prisoners. They are staring. One of the prisoners wanted to buy a cigarette. And now the switchman rushed to fulfill his order. How kindhearted and forgiving we are.

Погрузили больных лошадей на поезд, идущий в Двинск, а сам сел на санитарный поезд, состоящий под покровительством Государыни Императрицы Александры Федоровны. Здесь я случайно в числе сестер милосердия встретил мою старую знакомую по Дальнему востоку, которую я не видел 14 лет.

The sick horses were loaded onto a train headed to Dvinsk, and I boarded a sanitary train under the auspices of Empress Alexandra Feodorovna. It was here, by chance, that I met among the nurses an old acquaintance of mine from the far east, whom I had not seen for 14 years.

В 3 часа ночи приехал в Петроград.

At 3 am I arrived in Petrograd.