Vladimir Petrushevsky

Вчера я атаковал город Шадов и никогда не забуду этот день. Наш эскадрон был назначен в разведку, мы встали рано, погода была дивная, пели жаворонки, на душе у меня было весело. Местные жители говорили, что Шадов занят немцами, но сведения были разноречивые. По дороге к Шадову, я узнал, что в ближайшей деревушке ночевали 30 немцев, и я решил их захватить. С 2 сторон мы окружили деревню, но немцы ушли за полчаса до нашего прихода. Идем дальше. Мой дозор доходит до станции Шадов, она пуста, ни души. Прячу ядро разьезда в лесочке и высылаю остальной дозор к мельнице. Жду час, все тихо. Вдруг выстрелы у мельницы. Дозор докладывает, что со стороны леса выехали 5 всадников и, заметя дозор, дали по нему несколько выстрелов. Дозор ответил, и всадники ускакали. Мы подождали некоторое время. И потом я решил пойти и сам разведать Шадов, не ожидая подкрепления. Дозор шел впереди, он вошел в местечко, но все тихо. Вдруг один из дозорных выстрелил. Он выстрелил в местного жителя, который увидев дозор, начал бежать. Я этого не знал, и дал команду «К бою». С восторгом, смешанным с чувством жути перед неизвестным, я пошел галопом в местечко. У нас во взводе 19 человек. Впереди шагах в 700 копошатся и собираются в строй поперек улицы люди. Стали жужжать пули. Кто-то крикнул: «Ура». Я ясно вижу немцев, их 2 шеренги, и вся улица занята ими поперек. Передняя шеренга стреляет с колена, задняя –стоя. Вот остается до немцев 200 шагов, но немцы стоят. Я боюсь оглянуться назад и посмотреть на гусар, но слышу конский топот и успокаиваюсь. Вот начинает становиться страшно: я вижу уже лица противника, кто с усами, кто с бородой, а шеренги стоят. Наконец-то один стреляющий поднялся с колена, и все немцы в панике бросились бежать. Я завопил «Ура», завизжал диким голосом, высоко поднял шашку, теперь –то мы потешимся. Но уже через несколько секунд меня охватывает беспокойство. Я вижу, что немцы бегут и начинают исчезать, кто вправо, кто влево. Уже один выстрелил из палисадничка, когда я скакал мимо. Рубить не удается. Тогда я выхватываю браунинг. Вот один немец падает от выстрела чуть ли не под ноги лошади. Я вылетаю на площадь и останавливаюсь. Никого не вижу, но выстрелы продолжаются. У костела стоит грузовик, и в нем 3 немца. Два моих гусара вынеслись вперед. В это время залп из 2 винтовок. Оглядываюсь, 2 немца стоят в проходе между домами и стреляют в меня. Пока они перезаряжали свое оружие, я успел выстрелить, и оба упали. Я оглянулся, на площади только 4 моих гусара. Так как мне нужно было перезарядить оружие, я поскакал в переулок, где ко мне присоединилось еще 3 моих гусара. Я решил, что теперь пора идти домой. Обратно мы ехали не спеша, чтобы окончательно не заморить усталых лошадей, и по дороге не встретили ни своих, ни чужих разъездов. К 2 часам ночи мы были в эскадроне. Все спали, проснулся ротмистр Барнов, он думал, что я дух с того света, так как прибывшие раньше гусары под командой Лыгина сказали, что мы, наверное, убиты при атаке Шадова.

Сегодня гусары только и болтали про эту атаку, они были радостно настроены и жалели, что нас было мало, чтобы окружить город и захватить все: немцев с 11 грузовиками. Не доставало только одного гусара Юркина, до гусар Тупицын был легко ранен. Я обещал взводу похлопотать о наградах, и люди чувствовали себя счастливыми. Пострадали бедные кони: 7 было убито и 2 ранено. В штабе полка к атаке отнеслись сухо, а в штабе дивизии с восторгом.

Yesterday I attacked the city of Shadov and it was a day I will never forget. Our squadron was appointed to do reconnaissance. We got up early, the weather was divine, my soul was soaring, the larks were singing, and I was in a good mood. The locals were saying that Shadov is occupied by the Germans, but this information was not consistent. On the way to Shadov, I learned that there were 30 Germans staying overnight in the nearest village, and I decided to capture them. We surrounded the village from 2 sides, but the Germans left half an hour before our arrival. So we continued on. My patrol reached the Shadov station, but it is empty, not a soul there. I hide the main body of our patrol in the woods and I send the rest towards the mill. We have been waiting for an hour, everything is quiet. Suddenly there were shots near the mill. The patrol reports that 5 riders emerged from the woods and, upon noticing the patrol, they shot several rounds at them. The patrol responded, shot back, and the riders galloped away. We waited for some time. Later, I decided to scout Shadov myself without waiting for reinforcements. The patrol was moving ahead through the town and everything was quiet. Suddenly, someone from the patrol fired a shot. He shot at one of the locals, who saw the patrol and started to run. I didn’t know what happened and gave the command to “To battle!” With delight mixed with feelings of horror, I galloped into the town. There were 19 people in our squadron. About 700 steps ahead of us, people were swarming around and lining up across the street. Bullets started buzzing. Someone shouted, “Hurrah!” Across from us, I clearly see Germans, forming two lines across the whole width of the street. The front line is shooting from their knees and the back line from a standing position. There are only 200 steps remaining between the Germans and us, but they continue to stand. I am afraid to glance back and look at the hussars, but I hear the horses tramping, which calms me down. Now I start to become afraid, because I can clearly see my enemies’ faces: some with mustaches, some with beards; and their lines remain standing. At last one of the shooters rose up from his knees and all of the Germans started to run in a panic. I cried “Hurrah!,” shrilling with a wild voice and raised my Shashka up high. This is when the fun begins. But after a few seconds I started feeling anxious. I see the Germans are running and start to disappear, some to the right, and others to the left. One of the them shot at me from the front garden of a house, as I was galloping past it. It is hard to swing my Shashka so instead I grab my Browning. I see one of the Germans fall after my shot almost under the legs of my horse. I fly into the square and then I stop. I don’t see anyone, but the shots continue. There is a truck near the Catholic church with three Germans in it. Two of my hussars rushed ahead. Meanwhile I hear the shots from two rifles. I turn around and see two Germans in a passageway in between houses shooting at me. While they were reloading their weapons, I had time to shoot them and both fell. I glanced back and saw only 4 of my hussars on the square. Since I had to reload my weapon, I galloped into a passageway, where three more of my hussars joined me. I decided that now it was time to go home. On the way back we did not rush, in order not to totally exhaust our tired horses. And on the way we did not come across any other patrol – neither ours nor the enemy’s. At 2 am we were back with the squadron. Everyone was asleep. The cavalry captain, Barnov, woke up and thought that I was a ghost, because the hussars under the command of Ligin had arrived earlier and said that we were probably killed during the attack in Shadov.

Today the hussars did nothing but talk about the attack. They were in a happy mood, and regretted that we did not have enough people to surround the town and capture everything: all the Germans and 11 trucks. Only hussar Yurkin was missing and also hussar Tupitsyn was lightly wounded. I promised the squadron to petition for decorations, and people were happy. The poor horses suffered: 7 were killed and 2 wounded. Regiment headquarters reacted dryly towards the attack, but at division headquarters they were enthusiastic.

Радзивилишки.

Сюда мы пришли всей дивизией в 7 часов вечера. Сегодня мы проходили через Шадов, и жители рассказывали мне обо мне же легенды. Жители говорили, как проскакали казаки (всю кавалерию они называют казаками), как впереди был страшный офицер с шашкой и револьвером, как он стрелял и т.д. Мы выяснили потери противника: немцы увезли 7 человек раненных и 3 убитых, а 4 убитых и гусар Юркин похоронены местными жителями. Юркин сперва был ранен в правую руку, потом конь под ним был убит. Он побежал к одному из домов, чтобы спрятаться, и был заколот штыками немцев. Сегодня жители встречали нас одетые по праздничному, девушки бросали ветки елок взамен цветов под ноги нашим лошадей, выносили хлеб и молоко. Это было так трогательно. Хорошо чувствовать себя победителем, это чувство – самое приятное, по крайней мере для того, кто солдат душой.

Когда одна из местных барышень перевязывала раненного гусара Тупицына, она передала ему письмо от русского пленного. Это последнее донесение верного улана. Оказывается, я опоздал на 1 день, еще 24 апреля в Шадове были лазареты и пленные.

Radzivilishki.

The entire division arrived here at 7:00 in the evening. Today we passed through Shadov and the townspeople were telling me fantastic stories about a person who was in fact me. They talked about how a group of Cossacks  galloped (they call all cavalry Cossacks) through the town, and how at the front rode a frightening officer with a Shashka and revolver, and how he shot it, etc. We ascertained the enemy’s casualties: the Germans carried away 7 injured men and 3 dead ones, while 4 of our dead and Hussar Yurkin were buried by the local townspeople. At first Yurkin was injured in his right arm, and then the horse he was riding was killed. He ran to one of the nearby houses to take refuge and was stabbed by the Germans’ bayonets. Today the townspeople met us festively dressed. The girls were throwing fir branches at the feet of our horses instead of flowers and brought out bread and milk. It was very touching. It is good to feel like the victor. It is the best feeling, at least for those who are soldiers at heart.

When one of the local girls was bandaging the injured Hussar Tupitsin, she gave him a letter from a Russian prisoner of war. It is the final message from a true Uhlan. It turns out that I arrived one day too late, and that on April 24th there were still infirmaries and prisoners in Shadov.

Сегодня утром пошли на Шавли. Город свободен, но, боже мой, как он разграблен немцами, как они сожгли его. От центра города ничего не осталось, а был невероятно славный городишко. Мы пошли на юго-запад по большому шоссе. В 2 верстах от города шел бой. День был дивный, солнце сияло как для парада. Наш 6-ой эскадрон попал в прикрытие к 10-ой конной батарее. Немцы нас заметили и начали обстреливать, но более часа долбили по площадям позади нас, выбивая громадные воронки на болотистой почве. Несколько раз снаряды ложились почти удачно, и нас обдавало грязью. Около 3 часов дня Каргопольские драгуны пошли в атаку на пехоту. Потом пошли уланы. Что они атаковали, мы не знали. Часа в 4 подошли новые бесконечные цепи нашей пехоты, которые прошли через наше расположение. К вечеру мы отошли на ночлег, а пехота осталась на позиции.

This morning we marched to Šiauliai. The city is free, but, my God, how the Germans have pillaged it, and how they burned it. There is nothing remaining from the city center, and what a lovely little city it used to be. We proceeded southwest by a large road. A skirmish was underway two versts from the city. The day was wonderful, the sun shone as if for a parade. Our 6th Squadron was assigned to provide cover for the 10th Cavalry Battery. The Germans noticed us and began their barrage, but for more than an hour they were hitting an area behind us, knocking out large craters into the marshy soil. Several times their shells landed almost successfully, covering us in mud. Around 3 o’clock in the afternoon, the Kargopol Dragoons launched an attack on infantry. Then the Ulans attacked. What they were attacking, we did not know. Around 4 o’clock in the afternoon there arrived endless chains of our infantrymen, who passed through our position. By evening we retreated to our night camp, while our infantrymen remained in position.

Наш ночлег в деревне Повеляны был неудачным. В 4 с половиной часа меня разбудил мой денщик. Я взглянул на часы и сказал, что еще рано. «Никак нет, немцы в деревне». Тут только я обратил внимание на оружейную стрельбу. Моя кровать стояла у окна. В окно я увидел скачущих казаков, почти все без седел, а двое без шаровар. Офицеры наши уже были полуодеты. Кто-то второпях одел мои чакчиры, мне достались маленькие. Взглянув на улицу, я увидел, что скачут наши гусары. Вот пронеслись пулеметчики, и одна двуколка перевернулась. Я вынул шашку и хотел рубить все походные кровати, чтобы немцам не было трофеев, но денщики взмолились, и сказали, что они постараются все уложить и увезти.

Я побежал к своему взводу. На мое счастье, взвод уже стоял в одном большом дворе. Лошади точно взбесились, не даются седлать. Немцы уже стреляли из 2 орудий, которые стояли совсем близко. Люди были одеты кое-как. Вестовой подвел мне коня, и я, сев на него, скомандовал: «За мной, справа по три». Пригодилось мое требование уметь вытягиваться в колонну из развернутого фронта. Сначала нарочно пошел шагом, надо людей успокоить, все спросонья, вчера устали порядочно. Несколько пуль пропищали над головами, а 2 пули убедили меня перейти на рысь.

У выхода из деревни встречаю нашу пехоту. Стало стыдно, опять перешел на шаг. Подходит ко мне командир их роты и спрашивает: «В чем дело?» Отвечаю, что сам ничего не знаю. Очевидно, немцы прошли ночью через сторожевое охранение нашей пехоты, пользуясь болотом. Я пожелал успеха пехоте, и пошел на звук трубы, который несся с холма и сзывал гусар.

Оказалось, что мы спали без охранения, не было постов, и наш обоз стоял ближе к противнику, чем строевая часть. Наше счастье, что при обозе был наш гусар Кошев, который был ординарцем у командира бригады. Ночуя с казаками, татарин Кошев встал рано утром, чтобы посмотреть за лошадьми и увидел к своему удивлению на соседнем дворе немцев. Кошев схватил первую попавшуюся винтовку и выстрелил. Это было начало тревоги. В 2 избах, подойдя скрытно, немцы уже успели вырезать 9 спящих казаков. По тревоге, начатой Кошевым, казаки стали выскакивать из изб и нестись сломя голову, взбудоражив наш полк. Немцы уже не соблюдали тишину, открыли огонь, и мы очистили деревню. Немцев был батальон с 2 орудиями. Им было известно, что в деревне кавалерия, и поэтому наступление нашего батальона ошеломило их. Они хотели взять орудия, но лошади были перебиты огнем нашей пехоты. Немцы потянули орудия на руках, но вдруг конная атака. Это были обозные казаки и денщики гусар. 70 пленных и орудия были добычей нашего лихого батальона. Генерал Чайковский был страшно зол из-за нахальства со стороны немцев. Обоз немцы успели разграбить.

Вечером меня с 3 гусарами вызвали к командиру полка, и барон Корф приказал мне отправиться в посад Прудза, чтобы вернуть оттуда нашего бригадного генерала Ларионова. Мне пришлось сделать 70 верст, и я вернулся только в 1 час ночи. Пока я отсутствовал, наши ходили в атаку для преследования пехоты через болото. По дороге ими были зарублены немецкие патрули. Не доходя до немецких окопов, атакующие стали вязнуть и соскакивать с лошадей. Повернув, шли даже на поводу и тогда понесли главные потери. Убито и ранено до 50 человек. Правый фланг улан попал на твердую почву и дошел до окопов, зарубил пулеметчиков, но забрать пулеметы не смог.

В это время наша пехота в направлении Лепары взяла в плен 1500 человек и захватила 4-орудийную батарею. У генерала Ларионова я видел очень интересную открытку – пуля попала в сердце кайзера. Эта открытка была на груди у убитого немца.

Сегодня мы пошли еще дальше на юг. За эти дни люди и кони сильно утомлены. Вчера, подъезжая к ночлегу, я засыпал сидя в седле. От сильной пыли сильно болят глаза и губы. Когда мы идем походом, то все словно трубочисты, но не в саже, а в пыли.

Our overnight stay in the village of Poveljany turned out to be ill-fated. I was awakened at 4:30 by my orderly. I looked at my watch and told him that it was too early. “No, sir, the Germans are in the village.” It was only then that I noticed the sound of gunfire. My bed was by the window. Through the window, I saw the Cossacks racing by, nearly everyone without saddles, and two without trousers. Our officers were already half-dressed. Somebody had put on my uniform in a hurry, and the ones left were too small for me. Looking outside, I saw that our hussars were racing by. I saw machine gunner rushing by and a two-wheeled cart overturned. I drew my Shashka and wanted to slash every camp cot, not to leave any trophies for the Germans, but my orderly implored me not to, saying that they would attempt to pack them up and take them with us.

I ran to my platoon. To my good luck, the platoon was already located in a large courtyard. The horses were going berserk and wouldn’t permit themselves to be saddled. The Germans were now firing from two artillery pieces, which were rather close by. People had gotten dressed in any way they could. The orderly brought my horse, and I mounted it and ordered: “Follow me, on the right in groups of three.” My insistence on knowing how to line up troops in a column from an extended front came in handy. I intentionally started at a walk; I wanted to calm my men down; everybody was still half-asleep, plus we got rather tired yesterday. Several bullets whistled above our heads, and two of those caused me to break into a trot.

At the exit of the village I met up with our infantry. I became embarrassed and slowed to a walk. The commanding officer of their troops came up to me and asked: “What is going on?” I replied that I did not know anything. Evidently, the Germans had passed through our infantry sentries at night, using the swamp. I wished our infantry success and headed toward the trumpet call coming down from the hill, summoning the hussars.

It turns out that we slept without protection: there were no posts, and our convoy was located closer to the enemy than were our combat troops. Luckily Hussar Koshev, the orderly of our brigade commanding officer, was with our convoy. The Tatar Koshev spent the night with the Cossacks and got up early in the morning to look after the horses, when he saw, to his surprise, that there were Germans in the next courtyard over. Koshev grabbed the first rifle he could lay his hands on and began firing. The alarm had been sounded. The Germans had already snuck up to two huts quietly and slaughtered nine sleeping Cossacks with sabres. Having heard the alarm sounded by Koshev, the Cossacks started jumping out from their huts, running like crazy, and sending our regiment into a flurry. The Germans no longer maintained their silence and opened fire, and we cleared the village. The Germans had a battalion with two cannons. They knew that there were cavalrymen in this village, and our battalion’s attack had shocked them. They wanted to capture our cannons, but their horses were shot down by our infantrymen. The Germans started dragging the cannon by hand, but suddenly they were facing the cavalry attack. These were the Cossacks who were taking care of the convoy and the Hussar’s orderlies. 70 prisoners and the cannons were captured. General Chaikovsky was terribly angry about the impudence on the part of the Germans. The Germans succeeded in pillaging our convoy.

In the evening, I went along with three hussars who were called to the commanding officer of the regiment: Baron Korf ordered me to head to the settlement of Prudz, in order to bring back our Brigadier General Larionov. I had to travel seventy versts and did not return until 1 o’clock in the morning. While I was away, our forces went on the attack to pursue the infantry through the swamp. On the way, they killed German patrols with sabres. Just before reaching the German trenches, the attackers became stuck in the swamp and dismounted their horses. They turned around, even led their horses by the reins, and this is when they suffered the most losses. Up to fifty people were either killed or wounded. The Uhlans’ right flank found solid ground, reached the trenches, and killed the machine gunners, but could not take the machine guns with them.

At the same time, our infantry in the direction of Leparda captured 1,500 people and took a four-gun battery. I saw a very interesting postcard at General Larionov’s place:  a bullet hole hit the heart of the Kaiser. This postcard was found on the chest of a dead German.

Today we moved even further south. Over these days, everyone and the horses have gotten badly worn out. Yesterday, as we approached our night camp, I fell asleep in my saddle. The intense dust hurts my eyes and lips. While we are on the march, it is as if we are chimney sweeps, only covered in dust instead of soot.